теряться в надежности его рук, и в чистом, мужском запахе его тела, который
неизбежно устремлялся ко мне.
Я подумала о Фелипе. О том, как он прижал свой член к моим губам, и с какой
готовностью я приняла его, думая, что это был Калеб.
Непроизвольно я стала извиваться под руками Калеба, показывая своим телом то,
что, очевидно, не могла произнести губами. Мне было необходимо, чтобы он дал мне
кончить. Он громко вздохнул, и я поняла, что он хотел меня также сильно, как и я его.
Я прогоняла воспоминания о его словах, последовавшие за моим предложением
не только своего тела, но и своего сердца.
-
Воспроизведя его ответ, мои глаза защипало от слез. Я была благодарна ему за
повязку. Внезапно я засомневалась в том, что хотела его прикосновений, но какой у
меня был выбор?
Вариант Фелипе казался слишком радикальным.
До меня дошло, что единственно возможным для меня выбором было не
позволить Калебу причинить мне еще больше боли, не так, как это было в прошлый
раз. Мое сердце оборвалось в груди по причинам, которые мне не хотелось
признавать... Я думала, что мое откровение сможет что-нибудь изменить. Я
продолжала тонуть в самоуничижительных мыслях, когда он вернул меня обратно в
реальность, проведя пальцем вдоль моей возбужденной плоти.
Я дернула за свои оковы.
- Здесь тоже чувствительно? - загадочно спросил он и принялся за свои искусные
нападки на мой клитор.
Громко простонав в ответ, я кивнула.
- Оох, бедный Котенок. Теперь тебе хотелось бы кончить от моих рук?
Слезы, вытекающие из моих глаз, тут же впитывались повязкой. Я кивнула.
Голос Калеба был пронизан мрачными нотками, даря ему наслаждение от
происходящего, в то время как я пребывала в необъяснимых страданиях. Сменив свою
позицию, он обошел меня справа и продолжил ласкать мое тело с более удобного
ракурса.
- Я хочу услышать, как ты меня умоляешь, - сказал он, и вытащил кляп из моего
рта.
Я размяла свою челюсть, пытаясь вернуть ей нормальное состояние, но нашла это
не таким уж легким занятием.
- Умоляй меня, - приказал он.
Мое сердце грохотало от его настойчивых прикосновений, а по моему телу стал
распространяться покалывающий жар от приближающегося оргазма. Если Калеб
остановит меня и на этот раз, я умру. Я была в этом уверена.
196
- Я... я умоляю тебя, - прошептала я.
Мой голос, который я пыталась лишить переполняющих меня эмоций, казался
чужим даже для моих собственных ушей.
-
Оргазм прорвался сквозь меня с такой силой, которую, думается, не ожидал даже
сам Калеб. Я закричала во все горло, а мое тело выгнулось настолько, насколько это
позволили удерживающие меня оковы. Каждая клеточка моего существа покалывала,
пульсировала и горела от освобождения. Мои бедра дрожали, а мое сердце яростно
колотилось в груди, в ушах, и в клиторе. Оно омыло меня волнами: моей старой
жизни, встречи с Калебом, моим неудавшимся побегом, добротой Калеба в ту первую
ночь его беспрерывных объятий, его улыбки, его рук, его запаха, его поцелуя, порки,
мучений, моем признании в любви, его реакции... его реакции... его жестокой гребаной
реакции.
Когда лучшие и худшие воспоминания растворились, мои бедра упали на стол с
влажным шлепком, и теперь я уже лежала, рыдая навзрыд, и пропуская через себя все
эмоции в процессе исчезновения отголосков удовольствия.
- Ничего себе, - прошептал он.
Я была такой уставшей. Я не спала всю ночь. Калеб молчал и меня это радовало.
Мне нечего было ему сказать. Хотя, я всячески надеялась на то, что в скором времени
он закончит с моими мучениями и, наконец-таки, позволит мне немного поспать -
одной.
Меня начало клонить в сон, пока он занимался высвобождением моих бедер и
ног. Было странно чувствовать себя пресытившейся и сонной, и в то же самое время,
обеспокоенной и нервозной от процесса расковывания моих конечностей.
Как только его теплые ладони коснулись моих ребер, вся моя сонливость
улетучилась, а беспокойство усилилось.
- Как твои ребра? - спросил он с толикой заботы.
- Немного болят, - сказала я так тихо, что почти засомневалась, что он меня
услышал.
- Не очень сильно?
Казалось, его это заботило. Я ненавидела, когда Калеб был вот таким. Мне было
предпочтительнее видеть его хладнокровным ублюдком. В таком случае, я могла бы
простить его за то, что он сделал. Но вместо этого, моего Хозяина одолевали приступы
человечности. Хуже того - он понимал разницу между добротой и жестокостью, и
выбирал не первый вариант.
Я замотала головой.
Он отстегнул мои наручники, и я сразу же попыталась сесть, но не для того,