Untitled.FR11

Зиночка разливала наваристый борщ по мискам, Иван заговорщицки погляды­вал на неё.

- А скажи, Зинуля, твоя подружка честная?

- Ты что мелешь? Он у нас шутник ещё тот, ты, Паш, не обращай внимания! Избалован вниманием, что и говорить, первая персона на деревне - и артист, и активист.

- А это по-честному, если она от всех нас свой голос прячет? С девчонками в больнице поёт, а к нам в клуб идти не хочет.

- Значит, вы так приглашаете! Пашуня, тебе нравится, как ребята поют?

- Хорошо поют. Я так вряд ли смогу, - зарделась Паша.

- Паша, как ты сюда приехала, расскажи!

- По распределению.

- Неужели со станции Народной пешком шла, с чемоданом?

- Главврач прислал Зайцева на Зайчике.

- Да что ты говоришь! Зайчик ещё жив? Ваня на нём чуть на тот свет не уехал. Вань, лет семь назад это было? Ушли вместе с Зайчиком под лёд весной. Так Ваня сам выскочил и его вытащил. Хорошо рядом с берегом, попали в полынью. При­ехал домой, как сосулька. Слёг, температура - сорок. Врач послушал, сказал как приговор: двустороннее воспаление лёгких. потом не мог поверить, когда Ваня через неделю поднялся и попросил борща.

- Такой борщ кого хочешь вылечит! - улыбался Иван, поглядывая на Пашу.

- Да уж, а теперь как чуть простынет - так кашель!

- Не кашляет только тот, кто не живёт! - смеялся Ваня.

Всё это время Пётр Агеевич молча ел, прислушивался к разговору молодёжи, озабоченно поглядывал на бледное лицо жены.

* * *

Зимним январским вечером Паша надела овчинный полушубок, подаренный ей главврачом, валенки, шапку и отправилась в клуб, на репетицию. Падал мел­кий снежок, было морозно, но безветрено, снег скрипел под ногами, когда она шла по тропинке к фонарю, что горел над дверями избы-читальни.

Шапку-ушанку ей пошил Пётр Агеевич за то, что она почти каждый день при­ходила к тёте Оле, мерила ей давление, приносила лекарства. Зина, уезжая, по­просила позаботиться о матери.

Ваня Марчуков работал агрономом, готовился поступать на рабфак, но репети­ции не пропускал. В конце концов, она привыкла к нему, к его шуткам и даже не заметила, как он занял в её душе все первые места. Казалось, он всегда двигался, куда-то летел, бежал, спешил и всем вокруг дарил свою белозубую улыбку. Дома его звали непоседой. У Марчуковых в доме не было курящих мужчин, никто не пил самогонки или ещё чего-то. Очень быстро Паша перестала замечать, что

Иван взрослый двадцатисемилетний мужчина, и ей стало обидно, что он обраща­ется с ней, как с девчонкой.

В клубе натоплено, единственная лампочка горит на сцене, где собралась вся троица.

- А, Пашуня! Раздевайся! Сейчас мы закончим с самым трудным: пытаемся разложить на два голоса романс «На Кубе». Ты посиди минут пяток. - пред­ложил Иван.

... На Кубе... где под сводом лазурных небес...

- стал выводить негромко, вторым голосом Ваня. Троепольский щипал струны мандолины.

... Всюду нега, покой!

Ты, прелестная дева, цветов королева -

Блестишь красотой!

И следом вступал первым, высоким голосом Гаврюша Стуков:

Огня-я-я и страсти ты, смуглянка, полна!

Улыбка счастья тебе небом дана!

Он воздевал протянутую руку к пустому залу, и его чистый голос повышал тон с каждой строкой.

А в дивном взоре твоих чудных очей

Сочетался мрак ночи и блеск

Дивных солнца лучей!

На слове «ночи» его голос сорвался на самой высокой ноте, и он, допев куплет, замолчал.

- Нет, Ваня, слишком высоко взяли! Да и тебе вести второй голос труднее. Тональность - чуть ниже! Давай ещё раз!

Второй раз вышло лучше. Пашу волновали слова этого романса. Среди рус­ской зимы, над этим маленьким сельским клубом распахнуло свои объятия чи­стое небо, светило ослепительное солнце среди пальм, расцветала красота таин­ственной креолки.

Наступила очередь Паши. Она спела уже отрепетированный раньше романс «Белая акация», на этот раз Ваня подпевал ей вторым голосом. Потом «Дремлют плакучие ивы», с Гаврюшей. Для неё не было слишком высоких нот, она, как говорил Стуков, «вытягивала всё», и даже он, видавший виды в вокале, был по­ражён, услышав её впервые.

- Тебе, Паша, нужно ехать учится в консерваторию, а не в медицинский, о котором ты мечтаешь! - пришёл к выводу он.

- Скажешь тоже! - отвечала «докторица».

Когда репетиция закончилась, Иван помог Паше одеться.

- Я провожу тебя?