Untitled.FR11.rtf5

— Справлюсь. — сказал Гриша и посмотрел на свой заросший волосами кулак.

Цены у нас не только растут.

Сегодня прочитал в туалете, что петербургские чиновники — самые дешевые в мире. Достаточно дать пару сотен долларов — и любой вопрос будет решен в желательном для вас смысле.

— Правда ли это, Рудольф? — навел я справку.

Обычно Векшин не вступает в разговоры, но тут ответ дал.

— Вранье. — услышал я из-за стены.

— Ты слишком категоричен, Рудольф. — сказал я. — Ведь я же не сам при­думал это, а в газете прочитал.

— Ну, не знаю. — сказал Векшин. — При мне больше брали.

Меня это порадовало...

Цены на взятки снижаются, и это очень обнадеживает. Значит, рынок таки на­чинает работать.

Казаков отправили, как сказали, в командировку в Рельсовск, и в нашей квар­тире сразу стало пустовато, как на космодроме после запуска ракеты.

Любопытно, что охрану сокращают не только у нас, но и у М.С. Горбачева — до десяти человек.

Всех нас, и особенно майора Лупилина, огорчило это.

Очень тревожит мысль, а что будет, если народ захочет поблагодарить Ми­хаила Сергеевича за всё. К счастью, сейчас, когда реформы пошли, народная любовь постепенно переключается на Бориса Николаевича Ельцина и Егора Ти­муровича Гайдара.

А у них охраны — слава Богу! — достаточно.

Сегодня читал в туалете газеты и вдруг увидел заголовок: «Политбюро встре­чается в Минске!»

Вся остальная статья была оторвана, и сколько я ни рылся в фанерной коробоч­ке для бумаг, так ничего и не нашел.

Моя тревога возросла до необыкновенных размеров, когда я вспомнил, что под видом командировки уехал за границу на неопределенный срок незаконнорож­денный сын Э.А. Шеварднадзе Давид Эдуардович Выжигайло-Никитин, прожи­вавший в нашей квартире.

Хотя была ночь, я пошел звонить знакомым, чтобы узнать, что это значит? Я спрашивал у них, что собираются они делать? Уезжать из этой, как говорил депутат Векшин, страны, улетать с этой, как говорю я, планеты или идти на баррикады?

К счастью, выяснялось, что тревога напрасна. Мне объяснили, что в сообще­нии корреспондента речь шла не о заседании Политбюро запрещенной Б.Н. Ель­циным КПСС, а о встрече в Минске глав республик СНГ, бывших членов Полит­бюро КПСС.

Тревога улеглась, но я подумал, что корреспондентам нужно аккуратнее играть со словами.

Снова видел сон.

Депутат Векшин объясняет казакам, которых рассчитал Давид Эдуардович, что время «В» уже наступило.

— Что такое, Рудольф, время «В»? — спросил я.

— А ты не знаешь, зараза, да? — невежливо ответил Векшин.

Я не знал, но во сне мне почему-то нужно было скрыть свое незнание.

— Мы летим. Идет полетное время, — сказал я. — Оно называется «В», ибо засчитывается в стаж как один к трем. И тебе тоже, Рудольф, хотя ты и выполня­ешь не самую ответственную работу.

Векшин посмотрел на меня и как-то нехорошо засмеялся.

— А ты? — спросил он.

— А что я? Ты меня, Векшин, с собою не равняй. Я последовательный борец за права человека, а кроме того, поэт.

— Ты — поэт?! Тогда я — писатель!

— Векшин! — укоризненно сказал я. — Я вынужден развенчать твое само­мнение. Ты же знаешь, что одна из моих теток — я сообщаю об этом во всех анке­тах! — довольно длительное время находилась замужем за евреем. А ты, Векшин, чего собираешься в литературе делать?

От досады Векшин хотел меня укусить, и я на всякий случай проснулся.Сон оказался в руку.

Пошел в туалет, а из чулана — голоса. Я прислушался.

Депутат Векшин уговаривал майора Лупилина сломать замок на двери чулана и бежать.

— Куда бежать? — плакал майор. — Это же моя квартира. Я всегда жил тут. И замок тебе не сломать, услышат.

— Ну и хрен с тобой! — разозлился Векшин. — Тогда я один пойду.

— Ну куда, куда ты в переднике и колготках этих убежишь... Тебя же в пси­хушку отвезут.

— Я у этого сраного грузина штаны стащил, в ванной в грязном белье зарыл!

— А я?! Григорий Иванович ведь до смерти забьет меня, если ты убежишь...

— Не забьет! — сказал Векшин. — Если и поколотит, то не до смерти. Кому-то ведь у них работать надо! Они уже не могут без этого!

— Но мне же одному не справиться! Вы же сами знаете, Рудольф Николаевич, что мне нельзя поднимать тяжелого!

— Знаешь что, Абрам Григорьевич...

— Что?!

— Мне насрать, чего тебе можно, а чего нельзя! Желаешь ишачить — оставай­ся. Мне наплевать, что с тобой будет!

Вы знаете, что я — очень уравновешенный, как и положено астронавту, человек.

Но сейчас я разозлился.

Меня раздосадовало, что Векшин сквернословит, а главное — как легко нару­шает он клятвы дружбы, как легко разрывает узы товарищества.

— Не плачьте, Абрам Григорьевич! — громко сказал я из туалета. — Вы не погибнете от непосильной работы. Я не позволю Рудольфу предать вас. Сейчас я доложу генералу Орлову, что Векшин собирается бежать... А вы задержите его, не давайте ему ломать замок.

— Федька! — закричал из чулана Векшин. — Ты следишь за мною, стукач по­ганый! Не смей, сука позорная, Гришку будить! Ты что? Ссучился, падла?!