Unknown

– Верят во всё одинаково, сударь.

– Но ты ведь знаешь, что многие считают её ведьмой.

– Знаю.

– И, что ты скажешь, если это окажется правдой?

Внезапно девушка засмеялась. Тихо, но очень горько, как смеются те, у кого не осталось выбора.

– Как может это оказаться правдой для МЕНЯ, сударь? Я ведь знаю её так давно… Я, как мне кажется, порой слышу даже её мысли.

Де Ролен сделал испуганное лицо и быстро перекрестился.

– Ты осознаёшь, что теперь сказала подлинную ересь?!

– В чём же ересь, сударь?

– Знать чужие мысли – это колдовство! Только Господь может их слышать!

– Но по вашему выходит, что Господь равен колдунам… Жаль, что вы не священник, сударь, я бы спросила, не грешны ли и такие слова?

Смех, который почудился канцлеру из-за потайного окна, заставил его побагроветь.

– Тебя бы следовало сжечь! То, что я сказал о Господе, читающем в наших мыслях – это догма, которую не оспорил бы даже папа! А ты… ты позволила себе равняться… и даже не осознаёшь…

– Нет!

Твёрдость и серьёзность, с которыми девушка подняла на де Ролена глаза, заставили его замолчать.

– Я не знала о вашей догме, сударь, это верно. Но мне часто доводилось видеть, как люди смотрели друг на друга без слов, но при этом лица у них были такие, будто они разговаривают. Разве не мог Господь помогать им в этом? Вы и сами всё время смотрите на то окошко. И, хотя другого голоса, кроме вашего, я не слышу, всё-таки кажется, что вы о чём-то спрашиваете, и вам отвечают! Значит, и вам известно, что можно говорить одними мыслями. И многие другие это тоже знают. Но сами вы на костёр не пойдёте, и, ни того, кто стоит за этим окошком, ни кого-то другого сжечь не захотите. А меня захотели. Почему? Потому, что я не стану признавать Жанну той еретичкой, которой вы только что хотели признать меня? Но зачем вам это от такой простой девушки? Вы ведь без труда соберёте достаточно знатных господ, которых не придётся даже в ереси укорять – они сами будут рады сказать то, что вам приятно услышать. Или того предательства, которое её погубило, слишком мало, и нужна совсем уж подлость какая-то? Но я Жанну не предам.

Она договорила это всё, не повышая голоса и даже, кажется, не волнуясь, но де Ролен внезапно почувствовал, что совсем смешался и не знает, как теперь продолжать этот разговор? С Жанной было куда проще! Она тоже отвечала достаточно разумно и, если дело дойдёт до суда, наверняка сумеет вот так же поставить в тупик людей менее тонких, чем де Ролен. Но с Жанной было ясно – ей бы вряд ли позволили расти, как обычной деревенщине, поэтому какое-никакое образование она наверняка получила. И канцлер готов был к разговору с ней, как… ну, почти как с равной… Но, кто и зачем обучал ЭТУ девицу так складно говорить и думать?! Вряд ли осторожная анжуйская герцогиня позволила бы тайне так разрастись. А если она готовила девчонку для подмены, то ни за что бы не выпустила их с Жанной рядом, даже обрядив эту Клод мальчишкой – слишком огромен и не всегда доброжелателен был интерес к Деве, поэтому и велика опасность разоблачения… Хотя, возможно, эта деревенщина нахваталась дерзости уже при дворе. Канцлер не раз отмечал особенно быстрое развитие высокомерия и специфически-расчётливого ума у тех, кто, волей случая, выбивался из низкой доли в коридоры светской или духовной власти. Даже если им выпадало просто постоять под дверьми, всё равно, знАчимостью эти люди обрастали так скоро и так основательно, что через короткое время сами себя начинали воспринимать с благоговейным трепетом, не говоря уже о том, что ещё большего трепета они… нет, не ждали, а просто требовали от других!.. Де Ролен охотно принял бы эту версию, чтобы определить своё дальнейшее поведение, но худо было то, что подтверждений ей не было! Девица сидела выпятив лопатки из согнутой спины, уныло потупясь, как обычно и сидят крестьянки. Может, взять и попросту прикрикнуть на неё, как на дворовую девку, забредшую по глупости в господские покои? Де Ролен совсем было собрался так и поступить, как вдруг девушка подняла глаза и, не отрывая их от глаз де Ролена, заговорила снова.

– Мир, для которого Жанна стала ведьмой, уже не Божий, – произнесла она тихо. – Вы принесёте её чистую душу в жертву тому нечистому, который жив только кровавой пищей. Через вас он забирает этот мир себе, для чего и сделал войну единственным благом для тех, кто этим миром управляет. Ни папа, ни король, ни человек, который стоит за тем окном, не спасут людей от нечистого, пока руки их держат мечи для убийства друг друга.

«Вот и повод прикрикнуть, – пронеслось в голове у де Ролена. – Она сама даёт повод». Но по спине вдруг пробежал противный какой-то холодок. Канцлер, уже открывший было рот, закашлялся и, вместо того, чтобы крикнуть, только сурово сдвинул брови и назидательно произнёс:

– Не тебе судить о делах правителей.