Unknown

Она ещё хотела, ещё могла, наверное, что-то сказать. Но тут из покоев короля быстрым шагом вышел де Гокур, поклонился, всё так же, отводя глаза, и ушёл прочь. Правда, не достаточно скоро. Герцогине, как ни была она растеряна, сразу бросилось в глаза и красное лицо, каким оно становится от сильного напряжения, и побелевшие, сжатые губы, сквозь которые тихо вырвалось: «Ла Ира даже я не удержу…» И она как-то сразу всё поняла…

– Мне надо идти, – заторопился Шарло. – Рад был повидать вас, матушка. Король ждёт… Он милостив к вам, поверьте, и сам вас навестит, когда будет свободнее.

– Подожди…

Голос у герцогини вдруг ослабел, но сейчас и не надо было громко или угрожающе.

– Они убьют её, Шарло.

– О нет, что вы, об этом не волнуйтесь. Филипп обещал… он всё понимает… ВСЁ, матушка.

Сказано совсем небрежно, на ходу, отчего звучит безнадёжно. Цепляться за сына от непривычки неловко, но мадам Иоланде думать об этом некогда, он вот-вот уйдёт!

– Филипп продаст её англичанам, Шарло! И Бэдфорд казнит её принародно, как ведьму! Он не сможет поступить иначе! И тогда Шарлю придётся объявить всей Европе… – голос её срывается, но говорить надо. – Не станет же он молчать, когда на казнь поведут…

Всё-таки горло словно сдавила невидимая рука, и продолжить стало невозможно. Священная королевская кровь! О чём думает этот жалкий король, прячущийся в своих покоях?! Нужно немедленно войти к нему и объяснить, что есть и другой путь! Есть шанс стать бОльшим королём, чем он есть сейчас!

Но Шарло словно угадал желание матери.

– И об этом не беспокойтесь, – сказал он, загораживая дорогу к двери. – Если дойдёт до казни, у Бэдфорда будет под рукой замена. Вам ведь двух девиц доставили из Лотарингии, да, матушка? Они обе в плену, и другая, как мне известно, действительно низкого рода. Филипп добавит её при продаже, вот и всё…

Шарло заметил, как страшно побледнела мать, приложил палец к губам, призывая сильно не шуметь, и улыбнулся.

Вот и всё…

Она не хотела верить тому, что услышала и, пока сидела без сил на полу тёмного, безлюдного коридора, слабость чувствовало только её тело, а всё то, что прежде составляло сущность этой женщины, стойко державшей до сих пор любые удары, всё это осталось один на один с густым, липким страхом, который, словно дикий зверь, ворвавшийся в незнакомое ему пространство, пока только беспорядочно метался, не зная обороняться ему или можно уже нападать.

Девочка, отведя в сторону светильник, всё же помогла ей подняться и, легко нажимая на руку своей госпожи, повела её дальше, туда, где есть фрейлины постарше, которые знают, что нужно делать, если её светлость снова зашатается и побледнеет, как сейчас.

Они так и шли, рука об руку, пока возле дверей герцогини не увидели нескольких людей, явно только что прискакавших издалека. Один повернулся на шаги, присмотрелся и, различив герцогиню в тусклом свете гаснущего светильника, поклонился со словами:

– Паж Девы доставлен, мадам.

От того, как резко выдернула герцогиня руку, девочка-фрейлина едва не вскрикнула. Но уже в следующее мгновение она готова была убежать, сломя голову, потому что такого голоса, каким её светлость закричала: «Это кто ещё?!!!», не слышал у неё никто и никогда. Даже господа в запылённых камзолах попятились.

– Это… паж, ваша светлость… Паж Раймон…

Бледный парень с растрёпанными волосами вытолкнут вперёд. Трясётся весь. То ли от испуга, то ли от горя какого-то, потому что глаза у него красные, будто плакал долго. «Неужели так любил свою госпожу?», – подумала девочка. Она служила фрейлиной совсем недавно – её отец геройски пал под Жаржо, а родственники матери были достаточно знатны, чтобы обеспечить сироте место при самой герцогине Анжуйской – но даже короткого пребывания при дворе хватило, чтобы понять: здесь Девой давно тяготятся. Может поэтому мадам герцогиня так на него закричала?

– Почему ты?! Почему?!!!

– Она сама, ваша светлость… Обманула меня… Сказала, что должна. Я и не думал оставаться…

На какой-то момент девочке показалось, что её госпожа сейчас снова упадёт. Но та лишь махнула рукой, чтобы ей открыли дверь, и приказала парню:

– Пойдёшь со мной, расскажешь всё. А вы… – она повернулась к тем, кто доставил пажа, – вы запомните раз и навсегда, что сегодня доставили ко мне пажа по имени Луи ле Конт, и никого другого! Вам ясно?

Даже если посланники герцогини и были удивлены, они ничем это не выдали и ответили, что «ясно».

– Но я не Луи, – промямлил парень.

– Теперь ты им станешь, – выдохнула герцогиня.

И походкой, особенно нетвёрдой от желания эту нетвёрдость скрыть, пошла к дверям.

Болье

(25 июня 1430 года)