Unknown

– Даже если правда… если она не лжёт… как ты собирался посадить эту девку на трон? Снова объявил бы меня бастардом?! Ты! Мой первый герцог, мой командующий, мой друг, наконец!.. Но она-то тоже бастард, и различие между нами только в том, что она желает воевать, а я нет! Или ты собирался меня убить?

– Я не собирался, Шарль…

– ЛОЖЬ! Снова ложь, как и всё остальное! Я знаю, все вы меня презираете – сына слабоумного отца и шлюхи – куда мне до славы того же Монмута, который был королём во всём, или до славы Луи Орлеанского и твоего отца. Но, как бы ни был слабоумен мой отец, даже испражняясь на трон, он оставался ЗАКОННЫМ КОРОЛЁМ! И никто, слышишь ты, никто – ни первый герцог Алансонский, ни Бургундец, ни даже Монмут не смели оспаривать его божественное право на престол! Почему же ты счёл для себя возможным…

– Я не считал… я был пэром на вашей коронации, сир!

– О да! На коронации, которую требовала и устроила она – эта ваша Жанна – чтобы потом доказать всем, как я жалок в своей короне! Но поражение под Парижем всё расставило на места! Послушай на улицах, как её теперь называют!

– Значит, только ради этого…

– Я НЕ ЗАКОНЧИЛ!!!

Голос Шарля сорвался, и он перевёл дух.

– Что бы ты там ни думал, всё же я оказался куда прозорливее и великодушней всех вас. Дал вам шанс, предоставил возможности, хотя и рисковал! Но при этом, нисколько не сомневался в том, что успеха вам не видать! А, знаешь почему?

Шарль сделал паузу и уставился на герцога, ожидая встречного вопроса.

– Почему, сир? – нехотя выдавил из себя Алансон.

– Потому что Господь теперь говорит СО МНОЙ – со своим законным помазанником. И Он же меня оберегает!

Эти слова король почти прошептал, но герцогу его шепот показался громче крика. Если раньше и были надежды, что можно приехать в Сен-Дени, справедливо негодовать и требовать новых действий, то теперь становилось совершенно ясно – не страх, не нерешительность, а далеко идущие планы определяли все поступки короля. И, если конечной целью этих планов была дискредитация Жанны и отстранение её от армии, то последней фразой король ясно давал понять, что план удался и словно подводил черту под судьбой девушки.

– Раз вы так угодны господу, сир, чего вам было бояться? Он бы и Париж отдал нам для вас, – пробормотал Алансон.

Лицо короля вспыхнуло гневом в последний раз. Подавленный вид герцога вернул ему хладнокровие и способность продолжить беседу с нужной долей отстраненности. Поэтому, поборов минутное возмущение, Шарль произнёс почти ласково:

– Я боюсь измены, мой друг. Той самой, в которой так силён лукавый. Если он предал Бога, что ему Божий помазанник, ведь верно?

И едва улыбнулся явному смущению на лице собеседника.

– Ты просишь суда над собой и надеешься что там раскроется тайна, с которой ты и моя тёща столько носились? Что тебя она оправдает, а меня, скорей всего, окончательно погубит? Но до тайны дело может и не дойти, если к суду подключится инквизиция. А она обязательно подключится, уверяю! У священников давно руки чешутся доказать, что деревенская девчонка не может быть ближе к Богу, чем они. Так что, если хочешь, я назначу разбирательство, но будет оно, скорее, против Жанны. А ты… Уж и не знаю, в качестве кого ты предстанешь перед этим судом, но уверен, не героем. Впрочем, на выбор – или глупцом, или изменником, или еретиком. По старой дружбе позволю тебе решить самому. Но не надейся особенно на поддержку моей тёщи, она не так глупа. И не до того ей, насколько я знаю… А если ты сам попытаешься оправдаться тем, что шёл за Жанной, потому что видел в ней особу королевской крови, то добьёшься только одного – ко всем грехам твоей девицы добавится ещё один обман и клевета на правящий дом. Ты же, сразу явишь себя и еретиком, и изменником, и дураком, каких мало!

Как ни старался Алансон себя сдерживать, при этих словах рука его невольно упала на рукоять меча.

Шарль заметил.

– Всё-таки хочешь, чтобы я велел тебя разоружить?

– …

– Что? Я не расслышал.

– Нет… ваше величество.

– Значит, на разбирательстве ты больше не настаиваешь?

Герцог немного подумал.

– Если ваше величество не считает нас изменниками, то нет.

– Тогда готовь армию к возвращению в Жьен. Но так, чтобы ни один командир и ни один солдат не заметил твоего недовольства.

– А Жанна? – глухо спросил герцог.

По лицу Шарля расползлось удовлетворение. Этой минуты он и ждал.

– Будешь молчать о ней, и я по-прежнему готов считаться с Жанной, как с Девой Франции. Особенно теперь, после такого бесславного поражения. Я же говорил, что великодушен и поверженных врагов не пинаю. Но одно условие всё же поставлю – впредь ты должен держаться от неё подальше, и она пускай сидит смирно. А надзор за ней будет поручен тем людям, которых я определю и сочту достаточно благонадёжными.

– Вероятно, это будет кто-то из сторонников господина Ла Тремуйля, – не сдержал горькой усмешки Алансон.

И без того маленькие глазки Шарля совсем сощурились.