Unknown

Интересно, сохранил ли этот один поступок искру человечности, горящую внутри него, на протяжении всех последующих лет?

Коул кажется странно легкомысленным с тех пор, как рассказал мне последнюю часть своей истории. Он освобожден от бремени и наконец понимает, что я вижу , кто он, без осуждения.

Я не могу никого судить. Большую часть своей жизни я была в полном беспорядке. Временами настоящий сумасшедший человек.

Каждый представляет собой смесь хорошего и плохого. Может ли добро компенсировать зло? Я не знаю. Я не уверена, что меня это вообще волнует. Если нет объективной меры, то имеет значение только то, как я себя чувствую. Коул — оттенок серого, который я могу принять.

Он подходит мне как никто другой.

Он меня понимает.

Как я могу отвергнуть единственного человека, с которым я когда-либо чувствовал связь?

Нас сблизило с первого момента, когда мы увидели друг друга, когда никто из нас этого не хотел. Вроде признано подобное. Мы слились на месте, как атомы ртути.

Если Коул неправ, то и я тоже.

Когда он подталкивает меня к переменам, перемены кажутся приятными.

Это похоже на его исправления в моих картинах: как только он укажет на улучшение, я так же ясно увижу его достоинства.

Он поощрял меня более открыто рекламировать себя в социальных сетях. Я всегда боялся публиковать что-то слишком личное, слишком конкретное. Все еще терзаемый старым страхом выставить себя странным, сломленным и отвратительным.

- Ты думаешь, что картина — это продукт, но это не так, — говорит мне Коул.

- Ты — продукт: Мара Элдрич, художница. Если ты интересная, то и работа интересная. Они должны интересоваться тобой. Они должны захотеть услышать то, что ты хочешь сказать.

- Я продукт? — Я дразню его.

- Ты знаешь, на кого ты похожа…

- Есть разница между созданием фальшивой версии себя для рынка, — сурово говорит Коул, — и просто пониманием того, как показать людям, кто ты есть на самом деле.

Коул советует мне выкопать мой старый «Пентакон» и сфотографировать мои картины в процессе разработки, еще до того, как они будут доведены до совершенства, еще даже до того, как они полностью примут форму. Я фотографирую себя за работой, в моменты разочарования, даже срываюсь перед холстом, лежа на полу.

Я фотографирую себя перед мрачными зеркальными окнами, затянутыми туманом, и провожу пальцем сквозь пар.

Я фотографирую себя за обедом, еду, разбросанную среди красок, грязные руки на бутерброде.

Когда мне нужно отдохнуть от рисования, я позирую обнаженной и с пятнами краски. В солнечной короне из кистей, закутанной в холст, как Мадонна.

Картинки угрюмые и зернистые. Иногда меланхолия, иногда заряженная неземной красотой.

Я не беспокоюсь о своей конфиденциальности или о том, что я могу выглядеть расстроенной. Я публикую фотографии и рассказываю правду о своем психическом состоянии, к лучшему или к худшему по мере того, как обновляю свой прогресс в новой серии.

Поначалу я в основном делаю это для себя, для цифрового дневника.

У меня мало подписчиков, и большая часть общения происходит с друзьями и старыми соседями по комнате.

Однако постепенно я начинаю заводить больше друзей. Сначала это люди, за которыми я сама начала следить: девушка, которая пришивает нарисованные от руки заплатки на винтажные рубашки. Парень с феноменальной техникой рисования распылением. Женщина документирует свой душераздирающий развод серией автопортретов.

Я комментирую их посты, они комментируют мои. Моя лента становится более вдохновляющей, чем раньше. Я перестаю преследовать старых школьных знакомых и начинаю процесс, который Коул называет «настоящим нетворкингом» — целенаправленно завожу друзей среди людей, которых я уважаю и которыми восхищаюсь, людей, которые вдохновляют меня своим творчеством.

Раньше у меня не хватило бы уверенности отправить сообщение кому-либо из этих людей; они настоящие работающие художники. Но и я сейчас тоже. Я больше не косплеер. Я увлечен своей нынешней серией, я верю в нее. Мне не стыдно об этом говорить. Совсем наоборот — я хочу обсудить детские травмы и саморазрушительные импульсы. Мой разум полон идей.

Чем больше я открываюсь, тем больше понимаю, как много других людей разделяют этот опыт. Мое прошлое было безобразным, но не настолько уникальным, чтобы никто другой не мог его понять. Вместо осуждения я нахожу принятие.

Некоторые из моих постов становятся вирусными; большинство этого не делают. Я не обращаю на это внимания. Меня больше волнует растущая дискуссия среди нашей группы художников-единомышленников.

Открытость Коулу, видя, как он спокойно принимает даже самые странные мои высказывания, помогает мне доверять другим людям. Поверить, что они могут встретить настоящую Мару и действительно понравиться ей, со всеми недостатками и всем остальным.

Некоторые из моих новых друзей живут в Сан-Франциско. Мы встречаемся лично на выставках. Некоторые уже известны Коулу.