Unknown

Сытая по горло его медвежьим отношением, я решительно говорю: — Какое удовольствие.

Я убавляю огонь под кастрюлей и снимаю фартук. Затем я готовлю для Лили тарелку со спагетти и соусом, а также ломтик чесночного хлеба, который достала из духовки как раз перед тем, как они вошли. Я отворачиваюсь и направляюсь к двери. Джанни вопросительно смотрит на меня.

— Куда ты идешь?

— Я угощаю твою дочь ужином и сообщаю новости о новой дате ее свадьбы, о которой вы еще не удосужились меня уведомить.

Он в ужасе.

— А как же наш ужин?

— Ни одна из ваших рук не сломана. Угощайтесь.

Я чувствую, как глаза Куинна прожигают дыры в моей спине, когда я выхожу. Поднявшись наверх, я легонько стучу в закрытую дверь спальни Лили.

— Это я. Я подумала, что ты, возможно, проголодалась.

Ответа нет так долго, что я думаю, она, наверное, спит. Но тут дверь приоткрывается, и она стоит там в пижаме, с красными глазами и бледная.

— Привет, zia, — шепчет она.

— О, милая, я знаю. Немного еды могло бы помочь.

Она отступает, пропуская меня в комнату, но качает головой.

- Я не могу есть. Меня тошнит.

Она подходит к своей кровати, забирается под одеяло и натягивает его на лицо. Я ставлю тарелку с едой на прикроватный столик, сажусь на край кровати, затем осторожно натягиваю одеяло. Поглаживая рукой ее лоб, я говорю: — Ты хочешь поговорить об этом?

Она шмыгает носом.

— О чем? Стрельба, взрыв, мертвые тела или этот разъяренный Снежный человек, за которого я не хочу выходить замуж?

— Любое из вышеперечисленного.

Она тяжело вздыхает, выпячивая нижнюю губу, затем закрывает глаза.

— Не совсем.

— Хорошо. Но я должна тебе кое-что сказать.

Ее веки распахиваются. Она в панике смотрит на меня.

— О Боже. Что теперь?

Я собираюсь рассказать ей о переносе свадьбы, когда меня прерывает телефонный звонок. Звук доносится откуда-то из-под одеял. В этом не было бы ничего странного, но у Лили нет мобильного телефона, потому что она чрезмерно защищена, а ее отец думает, что все, что девочки-подростки делают в своих телефонах — это фотографируют себя в нижнем белье для публикации в Интернете.

Пока звон продолжается, Лили медленно натягивает одеяло обратно на лицо, пока не видны только ее широко раскрытые, полные ужаса глаза. Я говорю твердо: — Отдай его мне. Где он, Лили? Отдай.

Когда она не отвечает, я встаю и срываю с нее одеяло. Она тут же начинает шарить по кровати в поисках телефона, который запутался где-то в простынях. Я нахожу его первой и хватаю. Это дешевая "Нокиа" старой школы с маленьким экраном и неровной индикацией. Кнопочный. Она достала его не сама.

Пока Лили скулит и цепляется за меня, пытаясь забрать трубку обратно, я нажимаю кнопку Ответа, но ничего не говорю.

— Алло? Лили? Corazon ( с испан. сердце), ты здесь?

Голос молодой, мужской, с легким испанским акцентом, и, конечно, я знаю, кто это.

— Привет, Хуан Пабло, — говорю я, отходя от кровати, чтобы слышать сквозь мольбы Лили. — Это тетя Лили, Рейна. Нам нужно поговорить.

— Zia, пожалуйста! Дай мне телефон! Дай мне поговорить с ним!

Я захожу в ее ванную и запираю за собой дверь, игнорируя ее приглушенные мольбы. На другом конце провода Хуан Пабло молчит. Я сажусь на закрытое сиденье унитаза, наклоняюсь, подпираю лоб рукой и вздыхаю.

— Послушай. Я ничего не имею против тебя…

— Вы уволили моего отца, — возмущенно перебивает он.

— Ты лишил девственности мою племянницу, — парирую я.

— Мы любим друг друга!

— Я знаю, ты думаешь, что это означает, что вы должны быть вместе, но этого не произойдет. Ее отец этого не допустит. Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, что оставишь ее в покое.

Он решительно говорит: — Нет. Ты не сможешь разлучить нас. — Удивленная, я выдыхаю.

Яйца у этого парня.

Он мне, пожалуй, нравится, но, учитывая, что он станет трупом, если Джанни узнает что-нибудь из этого, я приберегу свою привязанность к живым.

— Может, я и не могу, но ее отец и остальная мафия могут. Ты хоть представляешь, что произойдет, если они узнают о тебе?

Он повышает голос.

— Ты думаешь, меня волнует, что обо мне подумает банда расистских ублюдков?

— Дело не в твоей расе.

— Чушь собачья! — орет он. — В этом-то все и дело! Такие, как ты, ненавидят нас!

Некоторое время я прислушиваюсь к его сердитому дыханию, сочувствуя ему, но также уязвленная тем, что он предполагает, что он мне не нравится из-за его расы ... но также полностью понимаю, почему он сделал такое предположение. Человеку достаточно побыть рядом с Джанни всего полчаса, чтобы получить основательное представление о том, как выглядят предрассудки. Понизив голос, я говорю: — Я не ненавижу тебя. Но даже если бы ты был итальянцем, вы не смогли бы быть вместе.

У него перехватывает дыхание.

— Потому что я бедный?

— Нет, милый мальчик. Потому что она помолвлена.

— С тем, кого она не любит! Ее вынудили к этому! Если она тебе вообще небезразлична, как ты можешь позволить этому случиться?

Он такой страстный, такой яростный и отчаявшийся, и так явно изнемогает от любви, что я тронута. Поэтому я говорю ему правду, хотя это мне ничего не дает.