- Сукааа! Ладно, не бзди Толян. Я тебя всё равно вытащу. Лодка повреждена, что есть, то есть. Но починить её я смогу, дай мне пару дней и возможность добраться до какого ни будь более-менее твердой земли. Уже сегодня потихоньку постараемся отплыть. Тут неподалёку есть островок, на нём лодку вытащу и отремонтирую.
- Остров с деревней? – прохрипел вопрос Толян.
- Он. Всё то вы знаете, разведчики хреновы – я понял, что он знает о моем посещении острова сектантов. Но тем не менее, несмотря на негативные последствия для себя, бросать его не собирался.
- Мы на него высадится не смогли. При подлёте стая птиц в лопасти попала, сразу назад повернули, да вот, как видишь, не дотянули до дома – усмехнулся Толян. Открыть глаза он так и не смог.
- Ну ничего, ты на нем побываешь, он ближе всего. Там и будем ремонтироваться – разговаривая с Толиком, я не переставал обрабатывать и осматривать его раны – ты мне лучше скажи, как вы втроём перевязаться и так обустроится смогли?
- Нас шестеро выжило. Пилота в кабине зажало, он через день умер. Нас троих поломало сильно, ребята нас тут устроили и за помощью пошли.
- Ну вот, а говоришь, помощи не будет.
- Не дошли они, мы слышали, как они тонули. Долго кричали – Толян поморщился и из уголков его глаз проступили, капли слёз - Алексей после этого сразу застрелился, у него ноги были раздроблены, а Ванька два дня назад.
- Сколько же ты тут уже лежишь? – я скрипнул зубами, представив себя на их месте. Беспомощные, тяжело раненые, без надежды на спасение.
- Шесть дней Кирюха. Дай попить, сил нет.
- Вода в лодке, сейчас тебя вытащу и там попьёшь – я напряженно думал, как мне вытащить Толяна из вертолёта. Со сломанной спиной и неизвестными повреждениями внутренних органов.
- Не вытащишь ты меня. У меня поврежден кишечник. Пить было нельзя, у меня уже начался перитонит. Никто меня уже не спасёт. Лучше дай мне самому уйти, в животе огонь, сил нет терпеть. И воды принеси, мне уже всё можно.
- Да что же ты… - я обреченно сел рядом с телом полковника смотря на лицо этого стального мужика. Говорит спокойно, не орёт и не умоляет, а ведь ему, наверное, невероятно больно. Через что ему пришлось пройти, просто уму не постижимо.
- Я не смогу – тихо сказал я через минуты – я много смертей видел, но убивать не приходилось, тем более вот так… своих…
- Выпей спирта, и мне, перед тем как сделаешь, налей. В аптечки вертолёта есть. А пока расскажи мне, кто ты? Ты ведь не тот, за кого себя выдаешь? Слишком образован, постоянно за собой следишь, чтобы лишнего не сболтнуть, словечки непонятные, командовать привык, и вот про смерти опять же. Откуда тебе много смертей увидеть? Я тебя сразу приметил, поведение твоё странное. Болотом этим занялся, твою проверку на потом отложил, теперь уже и не успею, но всё равно, нестыковок очень много. Ты не бойся, никто кроме меня про тебя не знает, а мне сейчас можно рассказать, не бойся, со мной в могилу уйдёт.
- Догадливый. А я ведь старался не отсвечивать, тупил специально перед тобой. Ваньку валял – усмехнулся я. Рассказать, что ли? Всё равно никто не узнает - а ты как думаешь полковник, кто я?
- Не знаю. Догадки только. Расскажи, как есть. Правду хочу знать перед смертью.
- Правду знать хочешь? А оно тебе надо? Ты со спокойной душой тогда помиреть не сможешь. Правда, она очень страшная бывает – я с тоской смотрел на полковника. Вот он твой шанс выговорится, всё равно никто не узнает, но зачем этому герою такая правда? – Хотя, твоя воля. Последнее желание умирающего принято выполнять. Расскажу. Только уж и ты мне поведай, чего это вы с таким маниакальным упорством искали? За что свою жизнь отдали?
- Заманчиво. Предлагаешь клятву нарушить? Присягу? Я ведь кучу подписок давал – заскрежетал зубами полковник – брось меня и уходи. Ничего не скажу.
- А и хрен с тобой – зло махнул я рукой – слушай тогда. Только когда услышишь, поймешь, что присяге твоей, жить осталось не больше двадцати лет. И тогда сам решай - И я всё рассказал. Излил душу по полной программе. Про то как я попал в это время, про развал СССР, про бандитские девяностые годы, про всё! Я говорил и говорил, выплёскивая свои эмоции и наболевшее горе. Про войну в Чечне, на которой я провел три года, про войну с братьями украинцами из-за козней бывших союзников, воспользовавшихся слабостью России, про гей парады и прочий содом, который станет навязанной нормой в Европе. Я выговорился по полной. А когда договорил, посмотрел на полковника.
Толян лежал скрепя зубами, на лице мимолётно промелькнула жуткая гримаса боли и отчаянья. Но затем он улыбнулся и в первый раз, с трудом разлепив заплывшие глаза взглянул на меня.
- Чего пялишься на меня?! Чего лыбишься?! Классное будущие нас ждет?! А про болото твоё мне не интересно. Я знаю про него почти всё. Через сорок лет, не будет этого болота. Тут везде будут стоять буровые вышки и рекой будет литься газ и нефть. Стоило ради этого присягу соблюдать? Умереть ради этого, стоило? - я завелся и не мог остановится.
- Не зря значит - прошептал полковник.