Unknown

На сей раз, пока у него были верёвки, капитан Рене вешал бунтовщиков и еретиков на деревьях, что стояли вдоль дороги, которая вела от брода к мосту на Ламберг. Но дело у него не пошло, повесить ему удалось не больше дюжины хамов. А остальные, узнав, что, приняв причастие, они будут помилованы, так причастие сразу принимали. И бабы, и мужики.

Увидав Волкова и его свиту, брат Ипполит пошёл ему навстречу.

- Ну, говори, - произнёс кавалер, разглядывая сотню людей, которых уже развели на две неравные группы.

Монах поклонился и, пойдя возле коня кавалера, стал рассказывать:

- Я делал всё, как вы велели, ещё вчера стал причащать женщин, они причащались и раскаивались. И всем, кто раскаялся, я обещал милость и жизнь от вашего имени.

- Молодой человек! – воскликнул Рене, который слышал их разговор. – Вы чистая душа, а перед вами воры, убийцы и распутные бабы, они вас дурачат, они смеются над вами. А вы их подлость и ложь принимаете за раскаяние. Не раскаиваются они ни в чём, а думают лишь, как избежать расплаты и сбежать. Вот и вся их задумка.

- Нет, вы не правы, господин Рене, - запальчиво отвечал молодой монах, - их раскаяние истинно, они более не хотят брать оружие в руки, хотят вернуться к земле и смириться перед волей Господней.

- Да бросьте…, - Рене махнул рукой, изображая мину недоверия на лице, - вора и бабёнку распутную не переделать... Как говорится, горбатого лишь могила выправит.

- Подождите, - прервал его Волков и заговорил с братом Ипполитом. Он указал хлыстом на группу людей, - мы же с тобой только про женщин говорили. А ты вон сколько мужиков от виселицы освободил.

- Они тоже просили причастия, сами стали просить, сами стали просить принять покаяние.

- Сами? – с сомнением переспросил кавалер. Он сейчас больше склонялся на сторону Рене.

Не верил он раскаявшимся хамам. Бабы – это одно, они существа неразумные, ведомые, скорее всего, за мужьями шли, с них и спрос, как с детей, ежели, конечно, они не ведьмы. А вот мужики – это другое, это подлые и хитрые люди, что вечно норовят обмануть своего хозяина, а при случае и за вилы взяться. За вилы! А тут и за железо схватились, крови господской попробовали. Отцов святых вешали, приходы жгли. И вдруг раскаялись?

Волков подъехал ближе, солдаты подтягивались при его приближении, мужчины и женщины вставали с земли. Он ткнул в ближайшего не старого ещё мужика плетью:

- Ты принял причастие?

- Да, господин, - стал кланяться мужик, он явно был испуган, понимал, что сейчас решается его судьба.

- И раскаялся? - усмехался кавалер.

- Раскаялся, господин, - отвечал мужик. – Сполна раскаялся.

- А брат Ипполит тебе сказал, что я тебя не отпущу, что всех баб, что покаялись, я к себе в имение заберу.

- Сказал, сказал, – кивал мужик.

- А тебя так и вовсе в крепость возьму.

- Ну что ж, и в крепостных люди живут, - вздохнул мужик, - тем более что монах говорил, что человек вы добрый, людишек своих не обижаете без дела. Только уж раз берёте меня в крепостные, так бабу мою другим не отдавайте.

Нет, не верил Волков подлецу, не верил, что хитрец раскаялся, но кавалер был уверен в себе, знал, что раз солдат, людей свирепых и сильных, в кулаке держит, то уж с мужиками и подавно совладает.

- Ладно, - произнёс полковник, - бабу твою и детей, коли есть, тебе оставлю, но ты у меня в поместье до конца дней грехи свои отрабатывать будешь.

- Уж лучше отрабатывать да жить в вашей земле, чем в петле болтаться на деревьях этих, – резонно рассуждал мужик.

- И не думай, что сбежишь, - Волков погрозил ему плетью. – Не выйдет!

- Да куда же бежать, с бабой-то и детьми.

На том разговор и закончили. А вот Рене, что слушал их и не встревал тут, заговорил негромко и возмущённо:

- Вы, что же, их милуете?

- Милую, – коротко и твёрдо, чтобы пресечь дальнейшие прения, отвечал Волков.

- Они Бертье убили, и стольких других людей, и солдат ваших, а вы их милуете? – не унимался капитан. - Неужто они заслужили прощения?

- Вам, родственник, я, кажется, в приданое дал за сестрой и землю, и пару людей к ней?

- Причём здесь это?

- Так вот: я ещё вам дам пятерых крепостных. Пусть хамы не кровью, так потом свои грехи искупят. Пусть за друга нашего, за Гаэтана Бертье, сполна отработают.

- Но…, - начал было капитан.

Волков остановил его жестом:

- Всех, кто причастие примет и покается, милуйте, как велит нам наш Бог милосердный Иисус, но тут же записывайте их в мои крепостные. Вам ясно, капитан?

- Как прикажете, - отвечал Рене с поклоном.

- Брат Ипполит, всех перед казнью спрашивай про причастие, всем предлагай милость и моё покровительство, – крикнул он громко, чтобы мужики, что готовились умереть, слышали.