В общем, этот осмотр ему не много дал. Он вернулся в лагерь и позвал к себе заспанного Гренера:
- Вы сказали, что всё вокруг просмотрели, а лес, что ниже лагеря, у реки, смотрели?
- Первым делом, он же рядом с переправой, - отвечал молодой ротмистр.
- И ничего там не видели? Там же всё вытоптано, там до сих пор следы кованых башмаков на мокром песке видно.
- Я там не был, я ехал по другой стороне, что у оврага. Я и мои люди сматривали овраг.
- Мне нужны те солдаты, что осматривали лес у брода. Хочу поговорить с ними.
Гренер взглянул на него и ответил:
- Те солдаты уехали на тот берег… С отцом.
Волков вздохнул:
- Хорошо, ступайте отдыхать, – и после крикнул: – Господин Фейлинг, коменданта Рене ко мне.
А пока Рене не пришёл, Волков всё думал о засаде и о следах в леске у реки.
Родственник, кажется, тоже спал:
- Вы меня звали, полковник?
А в глазах его читался вопрос: «Господи, что ж тебе не спится? Ты же тоже не спал почти сутки.»
- Я был в лесу, что у брода, - говорит ему Волков. - Там видел наших мёртвых солдат.
- Видно, сержанты в темноте не доглядели, - отвечает Рене.
«В темноте? Бой закончился, когда сумерки лишь опускались. Ночь ещё не пришла. Просто лень было тащить».
- Как ваши люди проснутся, распорядитесь собрать павших и похоронить, и третью роту тоже.
- Третью роту тоже? - переспросил Рене.
- По-вашему, их хоронить не нужно?
- Нет, нужно, конечно, нужно, но я думал, что это могут сделать сапёры, - говорит капитан.
«Нет, это сделаешь ты».
- У сапёров есть дела, на них могут напасть, возьмёте телеги, соберёте павших и похороните их рядом с лагерем, у дороги.
- Как прикажете, - Рене поклонился.
Когда он вышел, Волков вдруг почувствовал, как он устал за последние дни. Лечь, лечь и позабыть про все дела, больше ему сейчас ничего не хотелось. Он позвал Фейлинга и денщика.
- Курт, Гюнтер, помогите мне снять доспех.
- Конечно, кавалер, - отвечал ему молодой человек.
Пока они снимали с него латы, он почти засыпал, но даже сейчас он думал про себя:
«Всё непонятно, непонятно… Хорошо, что я послал за Агнес».
Глава 6
Встал глубоко за полдень, уже когда солнце к вечеру покатилось. Повара к тому времени уже приготовили ему отличную похлёбку из хорошо вываренной курицы, жареного лука и клёцок, всё это с кореньями, травами и варёными вкрутую яйцами. Клёцки - жратва мужицкая, но ему очень понравилась похлёбка. Пока Гюнтер раскладывал на ковре чистую одежду и приносил горячую воду, он съел две полных чашки со свежим солдатским хлебом, запивая всё это хорошим пивом, после которого стакан лип к рукам. Выспался, поел, помылся, надел чистую одежду. Хорошо должно стать, но как увидел в руках Фейлинга правый наплечник, так сразу помрачнел. Эта часть доспеха сзади была смята, вывернута. Тончайший узор вмят, затёрт сильным ударом.
- А что со шлемом? - сказал он оруженосцу, жестом прося того подать его.
Шлем был не лучше наплечника, левая сторона вся избита, крепление забрала слева держится каким-то чудом. Он и вспомнить не мог, когда его так колотили, конечно, то было на берегу, но… Горжет помят, правое «плечо» помято, правый наколенник тоже искривлён, даже пробит в одном месте, кираса на груди, там, где как раз самый красивый узор, истыкана вся, словно с ней забавлялись, нанося по узору удары чем-то острым.
А на ваффенрок и смотреть нельзя. Его дорогой шёлковый ваффенрок был бурого цвета от грязи и засохшей, заскорузлой крови. Ни единого белого или голубого пятна, сплошь бурый с чёрным. В руке такой и держать неприятно.
- Что ж ты мне его не постирал? - с досадой спрашивает он у денщика.
- Вы же мне сказали, что доспех - дело оруженосца, - отвечал тот растерянно, - я думал, это тоже его дело.
- Постирай, если, конечно, получится, - говорит кавалер, кидая некогда прекрасную вещь Гюнтеру.
Кое-как с помощью Фейлинга надел мятые и битые доспехи, опоясал себя обломанным мечом и вышел из шатра.