Боже мой! На мгновение мне показалось, что я вновь очутилась в метро. Площадка перед турникетом, загораживающим вход на мраморную лестницу, была полна людьми. Здесь толпились юноши и девушки приблизительно одного возраста со мной, у некоторых были сумки, почти такие же, как у меня. Кое-кто был с мамой или папой.
Сидящий перед монитором охранник красен, как отварной рак, и время от времени утирал платком выступающий на лбу пот.
-Не толпитесь, - крикнул он. – По одному.
Невысокий парень с зародышем бороды на подбородке протянул охраннику паспорт. Тот взял документ, словно рыбу-пиранью. Этот человек был явно чем-то раздражен. Через мгновение стало понятно, чем именно. Откуда-то сбоку к нему подошел мужчина в такой же форме, с надписью «Security» на груди, бледный, как стена больницы.
-Где ты бродишь? - недовольно пробурчал краснолицый. – Погляди, какой наплыв, до ночи не успеем.
-Успеем, - беззаботно отмахнулся его напарник, опускаясь в кресло неподалеку.
Теперь дело пошло быстрее: толпа редела, пропуская на мраморную лестницу все новых счастливчиков. Наконец, очередь дошла и до меня.
-Ваш паспорт. А сумку оставьте здесь, - сказал бледнолицый, окинув меня мгновенным взглядом. – Деньги и ценные вещи возьмите с собой.
Деньги – две синие бумажки - и аттестат я взяла с собой, с легким сердцем присоединила свою сумку к ее собратьям, горкой возвышающимся на широкой скамье.
Охранник вернул мне паспорт, в который была вложена белая бумажка:
Пройдя через турникет, я ступила на мраморную лестницу, несколько шагов вверх – и перед моим взором возник цветной портрет Михайло Ломоносова.
-Девушка, проходите сюда, - окликнул меня молодой человек в очках с бейджиком на груди: «Сергей».
Я еще не привыкла к обращению на «вы», к слову «девушка» по отношению к себе, и слегка растерялась. В родном городе меня называли по имени, а в школе и вовсе по фамилии: «Эй, Книппер, дай списать домашку!».
-Проходите, - улыбнулся Сергей, пропуская меня в ярко освещенный зал, где за длинными столами сидели два юноши и девушка. У всех к одежде приколоты бейджики – «Аркадий», «Елена», «Нектарий».
«Нектарий? Вот так имя!».
-Ко мне присаживайтесь, – крикнул Нектарий.
Аркадий засмеялся:
-Самых красивых – себе, так, Ник?
Нектарий не ответил, только улыбнулся. Я присела на стул напротив него.
-Ваш паспорт и аттестат, пожалуйста.
Нектарий был толст и некрасив, волосы на его голове топорщились, словно к ним никогда не притрагивалась расческа. Рыжеватая борода топорщилась на подбородке, точно приклеенная пакля.
-Марина Александровна Книппер.
Прочел Нектарий и поднял глаза от паспорта.
-Родственница?
-Что?
- Ольга Книппер, жена Чехова, вы, случайно, не ее потомок?
Не знаю, как и почему это произошло, но мой язык, точно обладая собственной волей, повернулся и произнес:
-Да, ее.
Впоследствии я не раз размышляла об этом случае, случае первой лжи и не могла найти причин, заставивших меня солгать.
Коллеги Нектария посмотрели на меня с интересом.
-Я читал письма Книппер к Чехову, - сообщил Аркадий. – Очень занимательно.
-Возьми паспорт, - переходя на «ты», сказал Нектарий.
-А аттестат?
-Аттестат останется у нас до окончания экзаменов. В случае, если не поступишь, мы тебе его вернем.
-Поступит, - уверенно сказал Аркадий.
-Вот твой экзаменационный лист. На каждый экзамен приходи с ним и с паспортом.
-И со шпорами, - вставила Елена.
-И со шпорами, - усмехнулся Нектарий. – Да, чуть самое главное не забыл, - ты нуждаешься в общаге?
Я ожидала этого вопроса и, если бы его не последовало, мне пришлось бы самой узнавать у них, где мне жить на период экзаменов. Эти трое сидели передо мной, как жрецы древнего культа, они – я почему-то не сомневалась, - все были москвичами, и, закончив принимать абитуриентов, разойдутся по своим уютным квартирам.
Мне хотелось сказать «не нуждаюсь», но, представив холодную ночную улицу города либо зал ожидания на вокзале, где кругом – менты и бомжи, я проговорила:
-Да, нуждаюсь.
Небо не рухнуло на землю и не случилось всемирного потопа.
-Хорошо, - сказал Нектарий. – Адрес общаги знаешь? Вот с этой бумажкой – к коменданту…
Между двумя утрами: тем, когда я впервые увидела памятник Михайло Васильевичу, и еще одним июльским утром, когда я стояла у этого же памятника со следами слез на лице, не знающая, куда пойти и что делать, - прошло пятнадцать дней. Мне казалось, что первые дни в Москве я жила по своему собственному,