Это означало, что он не сможет заполучить ее снова, до этой ночи.
Так что им нужно было поговорить.
Прошлой ночью они совершили гигантский скачок вперед, чертовски потрясающий. Но даже с этим он не собирался давить на нее сейчас.
Чтобы успокоиться, он попытался не думать о ней в том сексуальном платье, которое было на ней прошлой ночью, как она сидела у ринга ради него, последовала за ним в раздевалку, это выражение на ее лице, этот жар в ее красивых голубых глазах, когда она слегка повернула голову на его груди.
По тому, как она двигалась во сне, он понял, что она не спит, а наоборот, старалась не разбудить его.
Поэтому он крепче обнял ее и перекатил так, что его руки оказались частично на ее груди, частично на боку. Он подтянул колено, раздвигая ее ноги, и прижался почти к ее жару, когда поднял голову и посмотрел вниз на ее лицо.
Черт.
Как же чертовски красиво.
Джейк скользнул рукой по ее боку, по груди, по шее и нежно расправил волосы, укладывая их на подушку, рассматривая, и когда он получил то, что хотел, он поймал ее взгляд и прошептал:
- С добрым утром, Лисичка.
Ее губы приподнялись, и она прошептала в ответ:
- С добрым утром, Джейк.
При звуке ее голоса, при ощущении ее тела под собой, его пронзило.
Господи, она здесь. Под ним. В ночной рубашке. Ее волосы разметались по подушке. Ее руки свободно лежали на его пояснице. Он попробовал ее сладкую киску. Дважды трахнул. Видел, как от его пальцев она кончила в душе. Он поглотил ее всхлипы и стоны. Чувствовал, как она сжимается вокруг него повсюду.
Мама Итана, Слоун, была лучшей из всех, что у него были.
До встречи с Джози.
Он никогда, ни разу, даже зная, как великолепно Слоун могла ему отдаваться, не терял контроль над собой, как вчера вечером в раздевалке.
А Джози на протяжении всей скачки крепко сжимала, прижимаясь, отдаваясь и принимая его.
В ее постели позже было не хуже, но медленнее, слаще, и ему нравилось, как она отдавалась ему после того, как он ее взял.
Крепко сжимая.
Прижимаясь ближе.
Держась за него.
При этой мысли он опустил голову и провел носом по ее лицу.
Он почувствовал, как ее тело обмякает под ним, и от этого ощущения он знал, что ему нужно вытаскивать свою задницу из кровати, накормить ее, одеть и отвезти к себе домой. Если бы он этого не сделал, у них был бы разговор, которого ему пока не хотелось.
Казалось, она в порядке, но он знал, что должен замедлиться. Действовать мягче. Дать ей успокоиться. Для нее это был огромный сдвиг, видя, как она не понимала, что он действовал деликатно, но принимала их там, где они сейчас находились.
Она хотела этого, это было очевидно. И они там оказались.
Но это не означало, что он все еще не должен замедлиться.
Когда он поднял голову, ее руки начали двигаться, легко скользя по его бокам, затем по груди, по шее, и от ощущения ее прикосновения он понял, что ему действительно нужно вытащить ее из этой постели.
Затем они скользнули вверх по его шее и обе обхватили его подбородок, но одна шевельнулась, и нежно провела большим пальцем по шраму на его скуле.
- Откуда у тебя это? - тихо спросила она.
- Драка в баре, - так же тихо ответил он.
Она моргнула.
- Не бой?
Он покачал головой.
- Ты подрался в баре?
Он не хотел обсуждать это с ней, не сейчас. Подобную хрень он рассказывал, когда они ели омлет или ее задница была в его грузовике, и он вез ее на ужин.
Но он и так скрывал от нее достаточно, остальное он должен был отдать ей честно.
- Донна любила внимание, - сказал он ей. - Когда мы начинали встречаться, мы ходили куда-нибудь, у нее был я, но ей все равно было мало. Один парень уделил ей внимание. Мне это не понравилось. Я ясно дал это понять. Он был придурком. Все ухудшилось, мы оба провели ночь в вытрезвителе, и я получил этот шрам.
Она больше не выглядела удивленной.
Она выглядела взбешенной.
Это было мило.
И приятно.
- Она искала мужского внимания даже в твоем обществе? - спросила она, и ее мелодичный голос стал жестким.
- Да, - ответил он.
Ее взгляд стал рассеянным, когда она пробормотала:
- Я начинаю понимать Донну.
- Если ты придешь к такому пониманию, детка, то расскажи мне. Она уже много лет сбивает меня с толку.
Ее голова откинулась на подушку, а руки скользнули к его шее, но лицо изменилось, и ему это не понравилось.
Он понял почему, когда она мягко спросила:
- Тебе все еще не все равно?
- Нет, мне не все равно не из-за себя, - ответил он. - Но двое моих детей - ее дети, и если я пойму ее, то смогу помочь в этом и им. Итан не ее сын, но даже его она пугает. Он знает, что упускает что-то, просто не знает, что. В конце концов, он поймет, что у него нет матери и что ему не нравится мать, которая есть у его брата и сестры. Он тесно связан с ними, и для него Донна - это запасной вариант. Может, он и не понимает этого по-настоящему, но это не значит, что он не понимает, что у нее есть власть причинять им боль, и если она вдруг начнет процедуру по получению опеки, которую ей пристало иметь, он не будет видеться с ними каждую вторую неделю. Так что в каком-то смысле у меня трое детей, которые погрязли в ее дерьме. И из-за этого мне не все равно.