Наш отряд дождался, пока остатки батальона охраны погрузят своих тяжелораненых и убитых солдат в единственный уцелевший грузовик и пешым порядком, устало, словно бы не спеша, двинутся в направлении завода. Затем мы выждали ещё час и ретировались с места недавнего боя, где немцы, демонстрируя героизм и самопожертвование, только что доблестно убивали друг друга.
Мы с Урхо и его парнями вторые сутки сидели в их горном убежище. Более всего меня волновала сейчас судьба старика, моего друга доктора Шварца. Успокоившись и хорошенько поразмыслив над происшедшем, я пришёл к выводу, что на заводе, параллельно с нами, действовала боевая группа людей Штюббе. Это стало ясно сразу с появлением на сцене Пруса. Другой вопрос оставался открытым: Если нашей темой было уничтожение запасов тяжёлой воды, то какова была их цель? Я чувствовал, что ответ смогу получить только от Шварца. Так оно и вышло. На третьи сутки в нашей берлоге появилась Йора. Я, не без самодовольства, заметил, что уже вполне понимаю норвежскую речь.
- Хорош вылёживаться, парни! - с ходу, весело заявила она. - Получена радиограмма из центра. Группа мичмана Урхо переходит в распоряжение доктора Шварца. В городе полнейший хаос. Немцы бегут, квислинговцы удирают с ними. В южной Норвегии происходит высадка англо-норвежского десанта. Они, не встречая сопротивления со стороны немцев, движутся на Север, к Тронхейму.
Перед тем, как войти в город мичман Урхо, во избежании недоразумений, приказал нам срезать с амуниции все немецкие нашивки и знаки различия. У него в загашнике оказался знамя третьего рейха - цвета алой крови полотнище с белым кругом и чёрной свастикой в центре.
- Под этим знаменем – подумалось мне со странным чувством – я провоевал без малого шесть лет.
Флаг разрезали ножом на полосы, из которых смастерили нарукавные повязки. Затем начертили на них хлоркой белый, длинный по горизонтали, норвежский крест. В город мы с Урхо въехали на моём тёмно-синем опеле. Наши парни двигались следом, на своём старом, боевом грузовике. Толпа горожан при въезде, приняв нас за отставших немцев, вначале пыталась побить нас, но разобравшись, принялась тискать, лобзать и радушно обливать пивом, требуя его совместной дегустации. С трудом добрались мы до городской гостиницы. Здесь, поднявшись в просторный номер я, наконец, увидел деда. Старик Шварц сидел в глубоком кресле, выглядел он при этом совсем неважно. При моём появлении он попытался было встать, но со стоном свалился обратно.
- В моём возрасте медицина не рекомендует получать огнестрельные ранения, даже средней тяжести - со слабой улыбкой на белом, как мел, лице заявил он. Я с тревогой увидел, что его левая рука висит на привязи, а из-под рубашки виднеется белая повязка, туго наложенная на плечо. Осторожно пожав его правую руку, я с возрастающим беспокойством отметил, что у старика приличный жар.
- Как это произошло, синьор Бланко? – кивнул я на его рану, не заметив, что называю деда привычным для меня ещё со времён Кайены и Антил, именем.