Unknown

Я, корветтен-капитан фон Шторм командир боевой и весьма результативной подлодки германских кригсмарине отправил на дно десятки кораблей противника и сотни человек из их экипажей. Что же, на войне, как на войне, и я был десятки раз на волосок от солёной, забортной смерти. Но ни в каком, самом причудливом, фантастическом сне или галлюцинации от кислородного голодания не могло мне приведется, что я буду не много не мало, как участником весьма странного и сомнительного прожекта по улучшению человеческой породы, причём столь активным участником. Впрочем, сеньорита Чаора (не синьора точно, поскольку по её словам замужем она не была и не собиралась, поскольку безоговорочно решила посвятить себя науке) не оставила мне выбора. Да и какой молодой здоровый мужчина смог бы устоять перед такой красотой? Как я могу передать то, что произошло между нами? Послевкусие от близости с ней было похоже на медленно ускользающий аромат драгоценного вина.

Я, помнится перед походом, накануне выхода в море на обновлённом, пахнущем свежей краской цвета нуар, “Чиндлере”, принялся, словно влюблённый гимназист, кропать чувственные графоманские вирши, в стиле Бодлера. Что-то вроде:

“ Мне снился сон и дивный и печальный,

Как будто был я соблазнён богиней,

Сошедшей с белоглавого Олимпа.

С кем из бессмертных жён я неге предавался,

За что такая честь мне бедному не знал я,

Как и не знал я имени богини.

Быть может Рея или Персефона.

Я плыл как чёлн по волнам сладострастья

Под звуки стонов чудной райской девы.

Туманны сны, бегущие с рассветом

И память их хранить не обещает.

Лишь помню губы, пахнущие мёдом

И запах гроз сочащийся из лона”

О весьма утилитарной подоплёке своего очень краткого и настолько же мимолётного романа я старался не думать. В конце концов, моя жизнь, как и жизнь моих товарищей-подводников, стоит не дорого и может оборваться в любой момент, как и жизнь какого-нибудь безвестного солдата по имени Курт или Ганс, стынущего в мёрзлых окопах восточного фронта. Ну, вздумалось некой таинственной группе высоколобых учёных мужей улучшать человеческую породу путём увеличения какой-то там кроманьонской наследственности. Ну, выискивают они подходящих индивидов, рыская по всей планете, словно чокнутые энтомологи в поисках редких жуков и бабочек. Ну, так и сачок с лупой им в помощь. Мне же скромному немецкому моряку с графской родословной, будь она не ладна, хотя бы будет, что вспомнить в крайнюю минуту.

Дверь каюты медленно, без стука открылась, и через комингс шагнул, сгибаясь, чуть ли не в пояс, светловолосый великан. Гигант едва помещался в крохотной командирской каюте.

– Агалаф?! – почти, что вскрикнул я изумлённо, - но что вы тут де…

Брат Чаоры поднял огромную длань в успокаивающем жесте. Профессор пристально посмотрел мне в глаза и тихо, но отчётливо произнося фразы, заговорил:

- Отто, простите меня, но я не имею выбора…

Наш кодекс безопасности заставляет меня сделать это. Никто не должен узнать о происшедшем с вами на острове. Никто не должен узнать о нас с сестрой и нашей лаборатории и уж тем более обо всём, что вам рассказала Чаора. Необходимо было сделать это прямо в лаборатории, но сестра попросила отсрочку, пока вы не ушли в море. Я не наврежу вам. Просто заблокирую вашу память. Блок будет работать не менее двадцати пяти лет. Я умею устанавливать срок блокировки. Вероятность того, что вы всё же что-то вспомните, есть, но она ничтожно мала. На это случай в вашей памяти всплывёт этот наш разговор, и особенно помните, что неосторожно сказанное слово может навредить Чаоре! Чаоре Олоре! Олоре! Оре, ре, ре, ре!... - тревожно зазвенело у меня в голове.

Мы уже пятые сутки в море. За бортом царит полный штиль и адская тишина. На многие мили вокруг безлюдно и безкорабельно.

Ну вот, похоже, накаркал.

В моей крохотной каюте над самым ухом, возле узкой, как ложе монашки койки подводника, тревожно завибрировал в перепонках зуммер телефона внутренней связи. Голос старпома Шульца глухо прогудел в тяжёлой оцинкованной трубке:

- Отто, слева по курсу, в полутора милях крупная цель.

Я не мешкая ответил:

- Тебя понял. Погружайся на перископную глубину, – и поспешил в командирский отсек.

Привычно потерев ладонью бронзовый ободок окуляра перископа, чтобы сделать его теплее и прильнул к нему правым глазом. Действительно, цель была и была уже почти на траверзе, под углом в 90 градусов по отношению к нашему левому борту. До этого момента мы шли курсом на чистый норд. Я скомандовал лево на борт и взял курс на цель. Дистанция до объекта быстро сокращалась. Передо мной, словно из-под воды вырастали верхушки мачт и сами мачты вооружённые сероватыми под цвет пасмурного дня, парусами.