Университет

Дверь на лестничную площадку захлопнулась. Пока Рамон таращился на нее, дверь деловито щелкнула замком — заперла саму себя. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк.

По всей длине коридора двери самостоятельно захлопывались и запирались — щелк, щелк, щелк...

Так значит, это здание, сам дом породил монстров из тех материалов, которые студенты и преподаватели оставили в аудиториях! И баловства ради смешал акулу с медведем, обезьянок — с крысами...

Словно в подтверждение догадки Рамона из все еще открытой двери лаборатории выскочило очередное чудище.

Это был голый очень низкорослый мужчина с компьютерным дисплеем вместо головы. Дисплей торчал на шее, сделанной из шланга пылесоса. Дальше шло вроде бы нормальное человеческое тело. Экран был включен и показывал что-то наподобие карикатуры на человеческое лицо — квадратные глаза, каплевидный нос, прямоугольный оскаленный рот с частоколом зубов. Пониже спины — вместо хвоста — у человека-компьютера торчал электрический кабель, уходящий внутрь лаборатории.

Рот монстра открылся, губы зашевелились. Он что-то произносил, спеша в сторону Рамона.

Ошалевший уборщик услышал уже знакомый шепот, теперь более громкий:

"Ралюн".

В коридоре вспыхнули все лампы. В ярком свете Рамон увидел в изящной женской ручке монстра скальпель.

Обогнав всех страшил, человек-компьютер подскочил к окаменевшему от страха Рамону и полоснул его скальпелем по липу, и без того залитому кровью из разбитого носа.

Рамон взвыл не столько от боли, сколько от животного ужаса и бросился бежать по коридору.

Он понимал, что все двери закрыты, помощи ждать неоткуда. И тем не менее что было силы вопил на английском и испанском: "Помогите! Помогите!"

Добежав до конца коридора, Рамон остановился и развернулся.

Монстр с дисплеем вместо головы быстро приближался, переваливаясь на коротких ножках.

Madre Dios!

Рамон сунул руку в карман и нащупал связку ключей — единственное, что он мог использовать как оружие. Если повезет...

Он набрал побольше воздуха в легкие и с яростным криком кинулся навстречу монстру.

Все оказалось проще, чем он думал.

Рамон удачно ускользнул от скальпеля, направленного ему в живот, и ударил врага кулаком, в котором были зажаты ключи. Кулак пробил грудь монстра насквозь, словно та была из желатина. С отвращением выдернув руку из полуразложившегося тела, Рамон побежал дальше, отшвыривая попадавшихся на пути монстриков — препарированных лягушек и саламандр, а также отдельные кости, которые норовили пнуть его в живот или ударить по голове.

Рамон оставил всю нечисть за своей спиной и бежал дальше.

Когда он почти поравнялся с дверью в лабораторию — единственной, которая оставалась открытой, — ему навстречу внезапно выдвинулся Джонни Мак-Гвейн и остановил его мощным ударом в челюсть.

Рамон покачнулся и упал.

Джонни Мак-Гвейн, бригадир уборщиков, неподвижно стоял над ним и молча смотрел, как мексиканец барахтается на полу.

В голове Рамона все настолько смешалось, что в первые мгновения он вообразил, будто Джонни Мак-Гвейн станет его спасителем. Он еще как следует не переварил значение того факта, что бригадир свалил его на пол ударом кулака.

Рамон вскочил и залепетал:

— Слава Богу, слава Богу, наконец-то человеческое лицо. Не пугайтесь меня, я нормальный человек, а не призрак. Все эти вещи взбесились, форменным образом взбе...

Бригадир вынул скальпель из нагрудного кармана своего комбинезона.

— Придурок, не смей мешать моим экспериментам! — рявкнул он.

— Что вы хотите?.. — растерянно начал Рамон. Ничего больше сказать он не успел, потому что в тот же момент заостренный конец скальпеля вошел в его глаз и устремился к мозгу.

Глава 27

Происходящее казалось Джиму нереальным, словно он участвовал в театральной постановке. Молодой человек ходил как во сне, не в силах осознать новую действительность. Мать не приехала, и он остался наедине со своим горем. Он тут же позвонил ей, все рассказал, она искренне посочувствовала. Однако она не знала Хоуви лично — только по рассказам сына. Поэтому и действительную боль от потери не могла ощутить. Мать хотела мчаться в аэропорт, чтобы прилететь к Джиму и поддержать его в этот трагический момент. Но он решил, что не стоит ее так напрягать.

Быть может, зрелость в том и состоит, чтобы в одиночку принимать удары судьбы и не звать на помощь родителей.

День выдался пасмурный, с желтовато-серой дымкой смога. Напрасно Джим надеялся, что в час похорон Хоуви будет солнечно и друг ляжет в землю под ясным голубым небом. Правда, стояла необычная жара для этого времени года, но был здесь и свой существенный минус — в течение недели над Лос-Анджелесом и в окрестностях воздух не сменялся и концентрация вредных веществ достигла высочайшего уровня.

Одно утешение — рядом с Джимом оставалась Фейт.

Он не знал, как бы он справился без нее в страшные часы и дни после гибели Хоуви. Он плакал у нее на плече, она находила какие-то успокоительные слова... Она проявила не просто силу характера, но и показала тонкое понимание его горя.