Уникум

Минск ещё держится, там был воздушный мост организован. Наши стали немецкие трофейные «лаптёжники» использовать, но летают ли сейчас на них или нет, не в курсе. Смоленск ещё стоит, но бои там страшные идут, а вот на Юго-Западном фронте не всё так хорошо, было три попытки прорыва танковых и моторизованных соединений, чтобы организовать крупные окружения. Две отбили с серьёзными потерями для немцев, да так, что три корпуса те отвели в тыл, как практически полностью обескровленные; а третья почти удалась. Но окружить наших не получилось, пока смертники пытались удержать мобильные группы, устраивая засады, Потапов успел вывести войска, выстраивая новую линию обороны, куда немцы и упёрлись. Проблема в том, что до Киева всего около ста километров осталось. Одессу румыны и немцы взяли всё же, сейчас к Крыму идут.

О нашем рейде трубили долго, считая это большой победой, где немцы понесли огромные потери. Документы немцев убитых мной лично я Петровскому сдал, вместе с докладом по операции. А что дальше было, не в курсе, увезли меня. Вещи мои у Светы, я уверен в их целостности, доберусь до Москвы, заберу, а сначала хочется узнать, как там у неё дела, да и о себе дал знать.

До Москвы письмо не меньше десяти дней будет идти, плюс назад какое-то время, так что месяц ждать буду ответа.

Сегодня шестнадцатое сентября, я лежу в больничной пижаме и уже пытаюсь ноги разрабатывать. Вчера разрешили ходить и выдали костыли. Чем больше практиковаться, тем лучше.

Увидел, что в зал заходят несколько командиров госбезопасности и с ними наша Лидия Николаевна. С ней пара медсестёр и неприметный мужичок во врачебном халате. А не наш ли это главврач? Ранее я его не видел, только от раненых слышал, что он есть. Один из командиров мне был хорошо знаком — Маринин это. Дураку понятно, что я их интересовал. Когда они подошли, не дал ему и рта раскрыть, а первым спросил:

— Маринин, а ты-то какого хрена тут делаешь?

— Бард, тебе не говорили о субординации? — возмутился тот. — Где уважение к старшему по званию?

— Что-то слышал о такой гадости, но видеть не доводилось. Тем более что я ненавижу армию во всех её проявлениях и ненавижу командиров, особенно когда на меня орут, отдавая приказы. У меня есть острое желание впечатать кулак в рожу такому командиру. Смотри, будешь повышать голос, наконец не сдержусь — с начала войны коплю, должно же когда-нибудь прорваться.

— И что, меня уважать не за что?

— Хм, интересней вопрос, — я действительно задумался и после минуты размышлений всё же вынужден был признать: — Не припомню пока за тобой косяков, честный служака, всё вовремя делал. Ладно, считай, убедил, извиняюсь за грубые слова. Так чего надо?

— Ты не охренел? Тебя умершим признали, торжественные похороны были, а ты тут лежишь, скалишься, скотина.

— Ага, видел некролог в газете.

— А говорил, не Бард, только похож, — возмущённо прошептал один из соседей.

— Даже не родственник, — тут же отрезал я. Было дело, лицо-то характерное, вот и говорил, что только похож, раз данные другие. Убедить смог, а теперь всё насмарку. А ведь я и письмо посылал как Ростислав Гафт — так у меня в больничном листе записано. Светка сдала, больше некому, она по почерку сразу поймёт, кто писал.

Маринин, нахмурившись, спросил:

— Ты почему не сообщил, кто такой?

— Я сообщил. Я виноват, что врач идиот и записал так, как ему хотелось, а не как мне? А я менять ничего не стал, меня тоже всё устраивало. Знал бы, что так все будет, специально изменил бы данные свои. Ладно, не томи, сын или дочь?

Весь зал слушал нас, почему-то Маринин не отдал приказа вынести меня, чтобы пообщаться без стольких свидетелей. А мне наплевать.

— Дочка, точнее дочки, близняшки. Катериной и Елизаветой назвали.

— Катя и Лиза? А что, мне нравится. Как Светлана? Когда роды были?

— Двадцать третьего августа. Как узнала, что ты умер от ран, так и схватки начались. Да и срок подошёл, сейчас дети и мать в порядке. Я перед вылетом зашёл к ним, сказал, что скоро привезу тебя.

— Смысл? Я сам через пару неделю выпишусь и побываю у Светы. Детей навестить хочу, и у меня там вещи личные.

— Хм, их изъяли у Светланы.

— Маринин, — тихим голос сказал я. — Буду у Светы, проверю. Если чего не найду или что пропало, хоть один патрон, лучше сразу вешайтесь. Я эти пистолеты у правителя оккупированных территорий Белоруссии трофеями взял, его коллекция. Перед тем как ему живот ножом вспороть. Я не только системы помню, но и номера оружия. Если чего из трофеев не будет… Если вы меня не знаете, то узнаете.

— Как судья и следователь?

— Ты о чём? — приподнял я одну бровь, сразу сообразив, в чём дело.

— Удивительное совпадение, как тебя разжаловали и судили, то судья вдруг в этот же день утонул в ванной, а следователя пытали. Странное совпадение, не находишь? С учётом того, насколько ты в тылу врага не шаблонно действуешь, да и не повторяешься никогда.

— Не докажете. И вообще, с чего это на меня подумали?

— А больше-то некому, — развёл он руками. — Да и насчёт трофеев своих забудь. У нас трофеев нет, у нас только мародёрство.