Элия снова мельком глянула на Брюса и несколько неуверенно возразила:
— Я ему доверяю.
Брюс бы был польщен, если бы в ее интонациях было чуть больше твердости. Но, кажется, сейчас не лучший момент обижаться на это.
— Как трогательно, — проворчал маг. — Но ты должна принять осознанное и собственное решение. Его мнение может повлиять на твой ответ.
…По-прежнему вокруг Башни царило полное безветрие. Небеса озарялись вспышками беззвучных молний.
Но тишину теперь разбавлял скрип песка под тяжелыми шагами, позвякивание сбруи и фырканье лошадей. Недалеко от Башни, в пределах магического периметра появились люди, чьи следы Брюс уже видел.
Да и их самих уже тоже встречал.
— А… — донеслось будничное и неприязненное. — Снова ты…
Из-за конского крупа выступил ученик мага, тот самый, Щербатый. Его товарищ посмотрел вскользь и отвернулся, придерживая заволновавшегося жеребца под уздцы. Водяной маг все так же безразлично сидел в седле гиппогрифа. Уже другого, серого.
Он на землю вообще сходит, хотя бы отлить?
Чуть дальше месил когтями и копытами песок рыжий взъерошенный гиппогриф. Его владелец, огненный маг с физиономией, залепленной пластырем, демонстративно смотрел в сторону. Зато рыжий, завидев недавнего противника, негодующе разинул клюв и зашипел на Лако.
Скрипнули перила, донесся легкий перестук шагов и появилась запыхавшаяся Элия. Даже не взглянув на новую компанию, протянула Брюсу лист бумаги:
— Это подорожная. Маг сделал, чтобы нас не задержали в Золотых землях. Еще он предложил взять этих в сопровождающие, — она небрежно двинула подбородком в сторону троицы магов.
— Обойдемся… Элия, что он тебе сказал?
Элия, потянувшая за повод белую гиппогрифиху, обернулась. Отозвалась отстраненно и устало:
— Он был прав, Брюс. Твое мнение только помешает. Я решу сама.
— Ты дала ему ответ?
— Я сказала, что подумаю… Поеду с тобой и подумаю.
Заметно удалившись от Башни они встретили еще одну группку, во главе с магом на гиппогрифе.
Аррдеаниакас, похоже, объявил большой сбор своих «кукол».
Дорог в этом ветреном мире не водилось, но из неведомого озорства Брюс направил Лако прямиком между всадниками. И те молча расступились. А затем холодный и верткий, как змейка, сквознячок знакомо забрался за шиворот, захлестнул упругую удавку вокруг шеи Брюса, затянул… и тут же отпустил. Напомнил о встрече у Гранигора?
Это даже хорошо, что разговаривать здесь невозможно. Неистовые ветра поднимают с вычесанной смерчами земли тучи невесомой пыли, и воздух кажется плотно затканным разводами темных узоров. Здесь нет ни дорог, ни даже направлений.
Видна ли еще оставленная позади Башня — не разобрать. Не разобрать даже утро сейчас или вечер.
Перья на крыльях и шее Лако стоят торчком, словно пестрые лезвия. Гиппогриф припадает к самой земле, вцепившись когтями и пережидая резкий порыв ветра, и тут же отталкивается копытами, бросаясь вперед и стремясь проскочить между вихрями.
Ветвистая плеть молнии с треском вытянулась в буром размытом небе. Брюс невольно пригнулся к загривку Лако. Жесткое перо полоснуло по щеке, и капли крови тут же жадно слизнул ветер.
Слизнул… Не содрал песчаным наждаком, как еще недавно, а всего лишь прошелся шершаво.
Брюс приподнялся в седле, пытаясь оглядеться. И ветер не выдернул его из седла, отвесив только пару-тройку увесистых оплеух. Выбрались?