Уна. Семь прях. Книга 4

Вот в это мне совсем не верилось! Здесь было тепло, если только не дул сильный ветер, но даже тогда я чувствовала, что эта прохлада не ведет с собой настоящий холод, что скоро опять будет тепло. Я бы хотела всегда жить здесь, чтобы отогреться. Мне казалось, во мне еще сидела зима. Та зима, которую я провела на острове вдвоем с Птицей после смерти старика.

Но тут вернулся Ралус.

Он снова сбрил все волосы на голове и лице, он горячо поблагодарил Элоис и обещал всюду спрашивать про Мию. А потом мы сели в лодку и поплыли на север.

Ралус привез меня в странное место. Тут не было домов, не было людей, не было ничего, только пустынные холмы, поросшие дымчато-серой травой, которая пахла свежо и горько. Здесь жила тишина. Я сразу это поняла. Поняла, что не смогу здесь разговаривать, потому что язык этих холмов – молчание. Их надо слушать, слушать по-настоящему. Я вдруг вспомнила, что, когда жила на Веретене, Ралус всегда называл меня пряхой, но с тех пор, как он дал мне имя, он ни разу не напомнил мне об этом. Может, я перестала ею быть, когда покинула свой остров? Но тишина этих холмов будто шепнула мне: «Ты – пряха, молчи и слушай». Спросить об этом Ралуса я уже не успела: холмы сомкнули мои губы, пережали горло.

Ралус испугался, когда понял, что я не могу говорить. Но я знала, что все пройдет, как только я покину это место. И почему он так удивлен, он же сам говорил мне, что пряха должна слушать мир. Вот я и слушаю. Правда, я до сих пор не умею прясть.

Мы шли по серым холмам, оставив парусную лодку, которая довезла нас до этого странного места, рыбак и двое его сыновей смотрели нам вслед со смесью жалости и ужаса. Но Ралус хорошо заплатил, и они не задавали вопросов.

Вдруг прямо перед нами, будто бы из ниоткуда, будто бы прямо из воздуха, появился человек. Сначала я подумала, что ему столько же лет, сколько и Ралусу: у него было гладкое, без морщин лицо и двигался он легко. Но у него были такие глаза, будто он старше этих земель. Наверное, он не был стар годами, но в нем чувствовалась другая старость, старость пережитых событий и особых знаний, которые выбелили его голову. Ралус поклонился ему, и я тоже, потому что так он меня научил. А еще потому, что этому человеку хотелось поклониться. И хотелось задать ему тысячу вопросов, потому что он точно знал на них ответы. Жаль, что я не могу говорить сейчас.

– Здравствуй, Хранитель, – сказал Ралус. – Это Уна.

– Я вижу. Долго же вы добирались сюда.

– Я пытался запутать след.

– Удалось?

– Думаю, да.

Хранитель помолчал, разглядывая меня. Потом хмыкнул:

– Что же ты молчишь, Уна? Не можешь тут говорить, да? Интересная у тебя особенность – умение слушать и перенимать чужую речь, все языки всех существ. Эти холмы говорят тишиной, тут ты права. Помолчим и мы. Пойдемте.

И мы пошли за ним, а Ралус поглядывал на меня удивленно, будто впервые увидел. Меня слова Хранителя тоже удивили: оказывается, не все умеют понимать разные языки. Я шла по серой земле и думала об этом. И вдруг над моей головой раздалось хлопанье крыльев, пронзительный крик – и прямо перед нами спустилась с неба моя Птица. Я обняла ее за тонкую шею и посмотрела на Ралуса с Хранителем. Ралус хмурился, Хранитель улыбался.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Второй день она ее тут дожидается.

– Я думал, она погибла в озере Тун, – сказал Ралус.

– Ну что ты! Эту птицу озеро Тун погубить не сможет.

– Уна очень тяжело его перенесла.

Хранитель посмотрел на меня. Я опустила глаза. Холодная, густая вода озера Тун до сих пор иногда мне снилась и будто бы плескалась в горле.

– Недолюбили ее, – сказал Хранитель, и я увидела, как еще больше посуровел, нахмурился Ралус. Но я не поняла этих слов, хоть и повторила их про себя много-много раз, пытаясь разгадать.

Хранитель холмов жил в землянке – так они с Ралусом называли дом, вырытый внутри холма и похожий на пещеру. Мне там понравилось. Землянка была больше нашего дома на Веретене, но меньше дома Элоис. Посреди комнаты стояли стол и два стула, а около стены – низкая кровать. В красивой стеклянной лампе горел яркий огонек. Здесь было уютно и спокойно.

Мы ели похлебку из каких-то корешков и серый, горьковатый хлеб. Птица клевала у меня с руки, а Хранитель не сводил с меня глаз. Я видела, что Ралус не очень-то этим доволен, и решила, что надо внимательно слушать, вдруг сумею поймать важный разговор, который все мне объяснит.

Этот разговор случился на третий день нашего пребывания в холмах. Я собирала ветки сухой серой травы, которой Хранитель кормил огонь, когда услышала, как они говорят. Заросли травы скрывали их от меня, но голоса я различала отчетливо.

Ралус: Я запутался и не знаю, что теперь делать.

Хранитель: Когда долго врешь и притворяешься, мир вокруг тебя как бы меняется и тоже начинает врать. Немного, по чуть-чуть, чтобы ты не догадался.

Ралус: Если я начну всем говорить правду, то очень скоро меня прикончат. А уж что будет с ней, я даже думать боюсь. В лучшем случае – она повторит судьбу своей матери.

Хранитель: А в худшем?

Ралус: Ты же видишь, что она пряха, да?