Умственные эпидемии

Вы, вероятно, о них слышали: это — морфиноманы. Они уже несколько раз фигурировали в уголовных процессах в роли подсудимых. В Англии один за другим появляются все новые несчастные, которым не достаточно крепкого джина, и они заменяют его эфиром. Это — усовершенствованные алкоголики, путем научного прогресса сменившие простых пьяниц, подобно тому, как морфиноманы произошли от восточных териаков и китайских курителей опиума. Это сравнение вполне оправданно, и не только по причине аналогичного состава ядов, но также их физиологического действия и тождественности социальных причин, вызывающих их употребление.

Наши азиатские предки, уже завещавшие нам много недугов, до сих пор, однако, оставляли при себе странное пристрастие к опиуму и его вариантам.

В Китае уже очень давно курят опиум, а на востоке едят его. Позвольте же мне сказать несколько слов о предках наших морфиноманов, чтобы вы могли лучше представить себе их историю.

Если внимательно посчитать, то окажется, что число пристрастившихся к опиуму среди мусульманского населения скорее сокращается, чем увеличивается. Замбако, долго живший на востоке, указывает на причины этого явления. Турок искал в опиуме род опьянения и очаровательного небытия, которое он теперь с большей легкостью находит в шампанском или красном вине. Последнее средство доставляет ему, кроме того, вкусовое наслаждение, отсутствующее при потреблении опиума. Это зависит от ослабления религиозного чувства как там, так и здесь, причем повсеместно люди, не желающие открыто порывать связь с Кораном, стараются идти с ним на компромисс. Во времена Магомета ни ром, ни коньяк не были еще изобретены, следовательно, он не мог запретить их употребление. А что не запрещено, то разрешено, поэтому иной мусульманин, считающий вино до того нечистым, что даже не решится прикоснуться к нему рукой, до беспамятства напивается водкой, не опасаясь потерять свою долю в царстве небесном.

Но люди религиозные, особенно улемы, рассуждают иначе: они все еще придерживаются опиума, принимая его в шариках от 0,05 грамма до 0,10 грамма, которые держат при себе в золотых коробочках, откуда и извлекают их время от времени. Они потребляют опиум в основном после обеда, во время начала пищеварительного процесса, подобно тому, как мы в это время пьем кофе или чай.

Первым результатом является далеко не сон, как можно было бы подумать, а своего рода умственное и физическое возбуждение, превращающее восточного человека, от природы грустного, в шумного, болтливого и раздражительного субъекта, любящего поспорить.

Баралье рассказывает об одном черноморском шкиgере-териаке, который каждый раз перед утомительным переездом должен был проглатывать несколько опийных пилюль. После этого он приобретал необыкновенную ловкость, а если оставался без своего обычного возбуждающего средства, то делал тысячу промахов и становился очень опасным кормчим.

Турки не довольствуются тем, что сами едят опиум, — они даже дают его лошадям.

Берне рассказывает, что ему всю ночь пришлось путешествовать верхом с одним туземцем:

"После утомительного перехода в 30 миль я был вынужден принять сделанное им предложение — остановиться на несколько минут. Он использовал это время, чтобы поделиться со своей лошадью дозой опиума, равнявшейся 2 граммам. Результаты этого приема не замедлили проявиться у обоих: конь свободно прошел за день 40 миль, а всадник стал деятельнее и живее".

К сожалению, чтобы поддерживать это искусственное состояние, необходимо постоянно увеличивать дозы. Тогда начинается второй период опиофагии — период отупения.

Чтобы предаваться своему пороку, териаки объединяются в собрания: представители высших классов собираются в своих домах, а народ — в специальных кабаках.

"Двенадцать турок, — говорит Лангиори, — сидели на диване. После обеда подали кофе, а затем перешли к опиуму. Вскоре проявилось действие этого вещества: некоторые из молодых турок стали живее и веселее обычного, они пели и смеялись, другие же в бешенстве вскакивали со своих мест, выхватывали сабли и принимали оборонительные позы, не нанося, однако, никому ни ударов, ни вреда. Явилась полиция, и они позволили себя обезоружить, продолжая, тем не менее, кричать. Некоторые, более старые, впали в отупевшее состояние и стали дремать. Один из них, семидесятилетний посланник, остался совершенно безучастен к крикам и сабельным ударам. Его глаза оставались открытыми — он видел, чувствовал, но был неспособен произвести какое либо движение."

Очень редко удается быть свидетелем подобной сцены, так как люди среднею класса обычно скрываются от иностранцев, предаваясь своей страсти; напротив, гораздо легче наблюдать низшие классы в опийных кабаках.