Умолкнет навсегда

М. де Сервантес. В то время я не знал арабского. И как вы не понимаете: содержание книги значило куда меньше, чем сама книга!

Телло де Сандовал. Но содержание книги — это и есть книга!

М. де Сервантес. В таком случае все марксисты читали Маркса, а все христиане — Евангелие.

Телло де Сандовал. Та книга прямиком вела вас к другой. К той, которую все и сейчас читают. К той, которая преодолевает время, забвение, смерть.

М. де Сервантес. В каком-то смысле — да. Эта случайная книга, попавшая к нам из рук случайного крестьянина, оказалась семенем. Посевом.

Телло де Сандовал. Потому что в ней содержалось послание. Рыцарские россказни были только кодом. За книгой скрывалась другая книга.

М. де Сервантес. Потому что она вселяла надежду, что Дульсинея еще жива. (Показывает на Тасита). Найденная в степи книга была важна тем, что ее еще не сожгли.

Телло де Сандовал и Мигель де Сервантес исчезают.

Санчо. Какой дорогой, дон Тасит? В каком направлении? Вы не забыли, что мы заблудились? И что того, кто мог бы нас вывести, вы самолично прогнали вашей шпагой?

Тасит. Направление не имеет значения. Нам явится Дульсинея. Вперед!

Сцена 2.6

Декорация 5. Камера в тюрьме Аргамазилла дель Альба в 1587 году. Тюремщик убеждается, что Тасит еще дышит.

Сервантес. Сколько нужно дров, чтобы распорядиться судьбой человека?

Тюремщик. Достаточно одной дубины.

Сервантес. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Тюремщик. Понадобится один старый дуб целиком, если вы хотите, чтобы от человека не осталось и следа.

Сервантес. А от него останется что-нибудь?

Тюремщик. Нет, если я сам возьмусь за возведение костра. Видите ли, дон Мигель, в этом деле главное — воздух. Если воздух не циркулирует между бревнами, вы получите останки. Разумеется, обугленные, неузнаваемые, врать не буду, но все же останки.

Сервантес. А ты, что, умеешь найти общий язык с воздухом?

Тюремщик. Дон Мигель, вы же видите, какое место мне уготовила судьба. Но у каждого должна быть возможность гордиться своим делом. Честному человеку необходимо сохранить хоть крохи достоинства.

Сервантес. Открой мне свой секрет. Маловероятно, что у меня будет возможность им воспользоваться.

Тюремщик. Вязанка хвороста между рядами дров. Но только не тростник и не ива, понятно? Лучше всего добрая веточка настоящего, сухого, как в метле, орешника. Пламя лижет его так усердно, как коза — соль. И в результате — никакой копоти. Тело воспаряет, и огненные ангелы уносят свою воздушную добычу.

Сервантес. Это мучительно?

Тюремщик. Э, дон Мигель, кому же нынче удается обойтись без мучений? Но если на моем костре они умещаются в мгновение, то на других длятся целую вечность.

Сервантес. Вот тридцать дукатов. И завтра ради него не экономь на хворосте.

Тюремщик. Благодарю, дон Мигель. Ради него я и так бы сделал все, как надо. Вы увидите, он не задержится.

Сервантес. Я увижу?

Тюремщик. Завтра же воскресенье, аутодафе должно быть совсем небольшим. Обычно мы делаем такие прямо во дворе, под вашей амбразурой в стене.

Сцена 2.7

Декорация 1. В степи. Мигель и Санчо тихонько бредут. Тасит следует за ними на некотором расстоянии, неся книгу, как рыцари носят свой щит.

Санчо. Подумать только! Отвалить пять дукатов за кучу бумаги, которая приведет нас прямиком в тюрьму!

Мигель. Некоторые люди, Санчо, обладают талантом притягивать несчастье.

Санчо. Что мне за дело до «некоторых людей»? Это вас, вашу молодую особу доверил мне ваш папенька. И меня будет лупить он смертным боем, если с вами, не дай бог, что случится. Почему бы не прочесть эту проклятущую книгу и после не бросить ее в огонь, пока она нас самих не довела до костра?

Мигель. Я не знаю арабского.

Санчо. Вы-то не знаете, но дон Тасит ведь доктор (Поворачивается к Таситу). Дон Тасит, почему бы вам не прочесть книгу?

Тасит. Я знаю, что в ней написано.

Санчо. Отлично. В таком случае я разжигаю костер, и долой все переживания!

Тасит. Мигель, могу я на вас опереться?

Мигель(Таситу). Плохо с ногами?

Тасит. С глазами.

Мигель. Они видят?

Тасит. Фрагментарно. Мое зрение заикается. Я вижу мир через окно мельницы, крылья которой вращает ветер. Какое- то мгновение виден пейзаж, потом белая молочная завеса, снова мгновение пейзажа, и снова — белизна.

Мигель. Чей злой умысел…?

Тасит. Оставьте. Ту половину мира, которая остается вне поля моего зрения, я просто не желаю видеть.

Пауза.