Умный, наглый, самоуверенный

Он открыл дверь. Было двадцать три часа тридцать две минуты. Дальняя дверь в коридоре открылась, и оттуда показалась взлохмаченная голова.

— Спать! — рявкнул он, и дверь моментально захлопнулась.

— Ну что? Школьная любовь не ржавеет? — Они прошли на кухню, он указал ей на диван.

— Твоя?

— Да я и думать о тебе забыл. — Он протер коньячные рюмки, нарезал лимон и принялся сооружать салат. — А вот увидел и приятно. Как будто маму встретил.

— А я папу.

— Про папу лучше не будем, капитанская дочка.

— Он уже полковник.

— Бог с ним. Я его прощаю. Он был при исполнении… Что-то у меня настроение лирическое. Сидел в ресторане, смотрел на тебя и думал — что ты меня в школе терзала красным карандашом? Что это значило?

— Красным карандашом?

— Ну да. Что ты с меня красный карандаш вечно вытрясала на уроках?

— Не помню.

— Я думал, купить что ли, красный карандаш, чтоб не крутила бюстом перед носом? Нет, думаю, куплю, она перестанет, а зачем тогда в школу ходить? И опять же куплю карандаш, а может, она совсем другое имеет в виду? Можно лохануться. Но, когда из школы поперли, терять было нечего, я их купил. Пусть, думаю, последний школьный год Ира Миронова меня вспоминает.

— Да. Это помню. — Она улыбнулась. — Думала, что эти сто красных карандашей означают?

— Почему ты ко мне не подошла? Ты же давно за мной следишь.

— Хотела, чтобы ты меня узнал… И еще потому что…

— Почему?

— Надо было привыкнуть к тому, что ты такой…

— Какой?

— Уставший, злой, шнурок на ботинке развязан, и…

— И?

— И опасный… — Она сказала это, и напряжение сразу спало, он довольно улыбнулся.

Зазвонил телефон, и Авилов нехотя, с трудом оторвав взгляд от гостьи, взял трубку.

— Пушкин, я сегодня успею тебя еще раз огорчить. «Мерс», которым ты интересовался, принадлежит жене вице-губернатора, три дня как куплен. Из него сегодня вынули коробку. Дамочка зашла на две минуты в турбюро и лишилась чего-то там такого, из-за чего язык у нее вовсе отнялся. Она только завывает, и вся ментовка ходит ходуном. Что бы это значило?

— Это нас выкуривают. — Он вышел с трубкой на кухню и прикрыл за собой дверь. — Ссорят с босиковыми афганцами и ментовкой. Думай, Абрамыч, кто нас закрывает. Может, это гастролеры, искать надо.

Глава 3 Вечер признаний

Письмо № 3.

«Вот, Танюша. Продолжаю свои письма. Случилось непредвиденное обстоятельство. В доме снова прибавилось живности. У нас поселилась дама. Очень странная. Почти не разговаривает. Очень печальная. При А. С. улыбается, а когда он в отсутствии, или беззвучно сидит, как будто ее на свете нет, или ходит по комнате из угла в угол. Из комнаты ему, сама понимаешь, пришлось меня выпустить, раз гости постоянные. Но эта Ирина, ну в точности такая же — не видит меня, и все дела. Я ей и чай, и кофе — ничего, кроме „спасибо“. Может, ей тоже запрещено знакомиться?

Сегодня А. С. вернулся всклокоченный, но веселый. Велел показать, каких высот достигла с зажимательным платком. Только я ему нос и рот зажала, вошла его мадам и даже с лица переменилась. Застыла, не может с места тронуться, как прилипла, смотрит во все глаза. Шесть секунд я его удерживала, он засекал. Но и то сказать — со стороны выглядит, как будто я его душу. Если не знать, что это тренировка, так разное можно подумать. Она, видно, и подумала. Весь вечер они просидели за разговорами, бутылку красного вина за шестьсот двадцать рублей уговорили. Я не дождалась, чтоб убрать, спать ушла. Спим по разным комнатам, а пес у меня под кроватью.

И приснился мне, Таня, мой дорогой и любимый Павел Иванович, одетый в какую-то шкуру. Как будто иду я по улице среди жаркого лета, а навстречу мне Павел, ну совсем на себя не похожий, грязный, в детской шубе из искусственного меха. Доха ему мала, рукава до локтя. Жуть! Смотрит на меня, но не узнает, и что-то бормочет невразумительное и руками машет сердито так. Я подхожу и слышу: „Зачем женщин на улицу пускают? Ведь тут же дети ходят, дети!“

Тут я проснулась. Что с моим Павлом Ивановичем могло случиться, не знаю. Все-таки что-то дурное. Ведь если бы мы ссорились или еще что-нибудь, а то совсем ничего. Уехал на работу и не вернулся. Даже не позвонил, хотя обычно всегда названивал, очень внимательный, очень. У него, конечно, бывали командировки, но не так, чтобы на полтора месяца. Да потом он меня обо всем оповещал. Ой, ключ поворачивается…»

Авилов откупорил бутылку вина, разлил по бокалам и посмотрел на свою одноклассницу. Сама женщина, женщина по сути. И беззащитная, и напряженная. Он закурил, пытаясь пускать дым кольцами.

— Ира, я не против, чтобы ты здесь жила. Мне это приятно. Но у тебя, кажется, ко мне дело. Может, расскажешь?

— Алик, я все собираюсь, и как-то не могу решиться… Дело в муже, а ты его не любишь… Она посмотрела вопросительно.

— Нет. Предпочитаю женщин.