Мы должны привыкнуть принимать вещи хладнокровно: не смотрть в увеличительное стекло на то, к чему мы стремимся, и, наоборот, в противуположное стекло бинокля – на то, что представляет для нас опасность. Мы ищем правды и если мы будем обманывать себя и других, то ту революцію, которую мы, может быть, вызовем, придется начинать сначала.
Наши противники говорят нам о неосуществимости нашего идеала обыкновенно только тогда, когда у них нт других аргументов, и этот послдній аргумент довольно затруднителен, если не по существу, то по форм, потому что в современном обществ, наш идеал в самом дл может очень легко показаться утопіей. Человку, никогда не выходившему умственно за предлы существующаго, очень трудно представить себ, что можно жить без правительства, без законов, без судей, без полиціи и без всякой другой власти, без каких бы то ни было денежных знаков, когда в наше время людям и так уже трудно столковаться между собою, несмотря на существованіе законов, которые считаются обыкновенно созданными именно для облегченія соглашеній между людьми.
Мы не можем выставить против этого возраженія никаких фактических доказательств, потому что наш идеал пока еще находится в будущем. Мы можем, конечно, указывать на существующія в современном человчеств теченія, на разныя частичныя попытки осуществленія этого идеала в маленьких размрах, но какое все это может имть вліяніе на предубжденный ум, не идущій в своих стремленіях дальше улучшенія того, что существует?
Совершенно отвергнуть этот аргумент? Это значило бы спрятать, как страус, голову под крыло: возраженіе осталось [бы] все-таки в полной сил. Отвтить какими-нибудь софизмам[и?] Мы оказались бы в глухом переулк, выйти из котораго мо[жно] только при помощи новых софизмов. От этого рода пріемов и[не читаемо] никогда ничего не выигрывают. Если мы хотим дйствител[ьно] выяснить вопрос и отвтить на вс противупоставляемые аргументы, мы должны сами искать возраженій, должны ст[а]раться вызывать их, чтобы затм по возможности найти на них отвт. И прежде всего мы должны высказываться ясно и опредленно, не пугаясь настоящей правды, потому что мы стремимся именно к правд. Раз мы заявили, что она лежит в основ наших идей, мы должны доказать это тм, чтобы всегда и повсюду стремиться найти ее.
Мы вполн сознаем, что такое признаніе не имет в себ ничего особенно привлекательнаго для массы, что оно не может увлечь ее за собою; нкоторые из наших товарищей, может быть, даже обвинят нас в том, что, недостаточно скрывая темныя стороны нашего общественнаго міросозерцанія, мы сем в наших рядах безнадежность и разочарованіе.
Такой упрек будет ничм иным, как слдом вліянія различных политических партій. С какой стати мы будем общать то, исполненіе чего от нас не зависит, и подготовлять, таким образом, реакцію, которая обратится против нас?
Если бы мы составляли политическую партію, стремящуюся к завоеванію власти, тогда, конечно, мы могли бы общать людям все, что угодно, лишь бы только они помогли нам в нашем предпріятіи; но у анархистов дло обстоит иначе: нам нечего общать, нечего просить, нечего давать. И когда нам возражают, что наш идеал неосуществим, нам не остается ничего другого, как указать на факты, в которых обнаруживается стремленіе человчества пойти именно по этому направленію, а затм вновь показать вытекающія из современнаго строя бдствія, ложность его основ и недйствительность всх реформ, предлагавшихся до сих пор в видах успокоенія умов. Мы скажем затм, что перед людьми, в конц-концов, стоит все та же альтернатива: или продолжать терпть эксплуатацію, или прибгнуть к революціи, причем успшность этой революціи будет зависть от того, насколько сильно они
Мы, лично, не сторонники пропаганды при помощи громких – высокопарных или сантиментальных – фраз: он только заставляют людей надяться на немедленное исполненіе их желаній, а это – невозможно. Люди входят в движеніе полными огня и энтузіазма, думая, что вот-вот достигнут намченной цли, а затм понемногу разочаровываются и безслдно исчезают один за другим. Сколько мы видли за послдніе десять лт в наших кружках таких товарищей, которые хотли разрушить сейчас же, как Самсон, зданіе храма? А гд они теперь?