Умид. Сын литейщика

Шокасым опешил. Он не ожидал такого решительного отпора. Поняв, что Хафиза не притворяется возмущенной, а разозлилась-таки не на шутку, он начал оправдываться:

— Извините. У вас, оказывается, полна пазуха камней. Сожалеем, что подошли, сожалеем. Но вы должны понять, что мы не денди какой-нибудь, из нас не прет по всем швам культура, не умеем красиво говорить. Хотел по-хорошему, получилось грубо…

Прохожий придержал шаги, но, заметив, что парень рассыпается в извинениях, недоуменно пожал плечами и проследовал дальше.

Шокасым подступил вплотную к Хафизе и, не успела она отшатнуться, процедил сквозь зубы:

— Погоди, пташечка, я еще повыдергаю перышки из твоего хвоста!..

Настроение Хафизы было испорчено. Она шла, постепенно замедляя шаги, удрученная мыслями, которые были одна мрачнее другой. Наверно, в махалле есть люди, думала она, которые считают, раз она живет врозь с матерью и отцом, значит, предоставлена самой себе и вольна поступать как заблагорассудится, не ограничивать себя ни в чем, — может, даже думают, что она ступила на скользкую дорожку? Иначе с чего бы к ней приставать всяким хулиганам с какими-то намеками?.. «Может, я с ним грубо обошлась? Надо было полюбезничать, состроить глазки и хитростью отделаться?.. Нет, с такими невежами только так и обращаться. Оттого он так груб, что ему до сих пор никто не вправил мозги…»

Идти в библиотеку Хафиза раздумала. Умид ведь писал, что устроился на работу, и вряд ли он сейчас будет там сидеть. Вернее будет сходить домой, где он жил прежде. Это не так уже далеко от их махалли, от Оклона. Хафиза не один раз бывала в тех местах. А Умид так подробно рассказывал, где находится их дом, что она сейчас ясно представляет себе, как туда идти.

Хафиза постояла минуту в задумчивости и медленно побрела в обратную сторону. Она беспокоилась, что Шокасым снова может повстречаться ей, и беспокойно посматривала по сторонам. Вскоре она свернула на неширокую улочку, ведущую к махалле Эски-Сакичмон. Проходя мимо рынка, где сегодня почему-то было особенно людно, подошла к будке с газировкой и напилась. Затем вступила в узкую улочку, мощенную булыжником, где не смогли бы разминуться две арбы, доведись им здесь встретиться, и стала облюбовывать калитку, в которую можно постучать. В этих махаллях все старожилы знают друг друга в лицо. Если она постучится к кому-нибудь и спросит, где живет Рустамов, они покажут его дом, хоть сам Умид уже давно там не живет. Если поинтересуются, кто она такая, скажет, что ее послали из института по делу…

Чем дальше Хафиза шла по этой улочке, тем более старыми и ветхими становились строения, подступавшие с обеих сторон, сжимавшие улочку все теснее и теснее. Дома в большинстве с балаханами, жмутся друг к дружке — точь-в-точь как осиные гнезда.

Хафиза остановилась перед воротами, которые когда-то, видать, были красными. Над ними, словно древняя сторожевая башня, возвышалась покосившаяся на одну сторону балахана, с осыпавшейся штукатуркой, обнажавшей местами балки в стенах, похожие на ребра. Хафиза огляделась еще раз для верности, как бы сверяя то, что предстало ее глазам, с описаниями Умида. Набравшись смелости, постучала. Со двора послышался женский голос:

— Сейчас, иду-у…

За воротами зашаркали шаги, цепочка звякнула, и одна створка приотворилась. Женщина высунула в образовавшуюся щель круглое лицо.

— Добро пожаловать, входите, — сказала она, однако стояла в дверях, вопросительно глядя на девушку.

— Извините, я не уверена, что правильно постучалась. Мне нужен Рустамов.

— Рустамов? — Безбровое лицо женщины вытянулось от изумления.

— Да, Рустамов.

— А как его зовут? Как имя того Рустамова, которого вы ищете?

— Умид. Его зовут Умид.

— А какое у вас может быть дело к нему? Кто вы такая? — голос женщины сделался жестким и скрипучим. Она сверлила Хафизу загоревшимися неприязнью глазами.

Хафиза растерялась.

— Я из института. Меня послали к нему по делу, — солгала она, чувствуя, как с трудом повинуется язык.

— Из института?! Может, он что-нибудь натворил? Вы рассказывайте, милая девушка, я его хорошо знаю.

— Вы можете сказать, где он сейчас живет?

— Или, может, его милиция разыскивает? — спросила женщина, переходя на свистящий шепот.

— Нет, ападжан, я к нему по делу.

— А-а, понятно… По личному делу, значит? — женщина сморщилась, словно проглотила пилюлю хинина. — Вы спрашиваете о том самом Умиде, который свел в могилу отца, бросил на произвол судьбы мать, об этом мучителе моем, у которого нет сердца?..

Хафиза опешила.

— Он отрекся от родных и близких! — кричала женщина визгливым голосом. — Сейчас корчит из себя образованного, а у самого ни гроша в кармане. Снаружи блеск, а изнутри треск! Говорят, что он книги почитывает, а на самом деле он первейший мошенник и плут!..

— Зачем вы все это мне говорите? — с трудом выговорила Хафиза и отступила на шаг от женщины, брызгающей слюной прямо ей в лицо. — Я же у вас только спросила, где он живет!..