Ум лисицы

И оба они при этом были предельно искренни, ибо знали Сухорукова чуть ли не со школьных лет, знали, что у него две правительственные награды и сколько-то номерных патентов, знали, что он работает там, куда не проникал еще ни один журналист, а уж тем более литератор, хотя и призывают критики их писать о людях дела, знали Сухорукова так хорошо, что им и не важно было, где он работает, чем занимается конкретно. И были по-своему правы. А уж коль оказался в поле нашего зрения старый критик, которого когда-то боялись и знали, я позволю себе, уважаемый и терпеливый мой читатель, отвлечься немного от рассказа и задаться естественным в данном случае вопросом: как же мне быть со своим героем? Я ведь тоже совершенно не представляю себе, чем он занимается у себя на работе. Не бросать же мне этого, по-моему, интересного человека на полдороге только потому, что в силу объективных причин я не имею права знать о нем как о человеке дела. Хотя я и догадываюсь, что Сухоруков занимается чрезвычайно важным и нужным для страны делом, от которого, может быть, зависит наше будущее, особенно если учесть современную обстановку в мире. Меня, признаться, не раз уж обвиняли критики, что я ухожу от этого важного в характеристике человека, основополагающего звена жизни, обозначая очень неопределенно род занятий персонажей своих рассказов и повестей. С критикой нельзя не соглашаться, и это известно каждому нашему человеку. Но представьте себе, пожалуйста, мое положение! В жизни своей я досконально знаю одну лишь профессию, тонкостям которой когда-то учился у старых, ныне покойных уже мастеров, и если не ахти как преуспел в ней, работая лепщиком-модельщиком с восемнадцати и до двадцати пяти лет, то все-таки сделал своими руками довольно много моделей, среди которых были и весьма сложные. На некоторых фасадах московских зданий я до сих пор вижу свои барельефчики, пилястровые капители, кронштейны и гирлянды, которые сам когда-то устанавливал, хотя большая часть моих моделей предназначалась для отделки интерьера — всякие там потолочные розетки, «порезки», как мы называли лепные карнизы, протянутые по периметру комнат под потолками, увидеть которые мне, увы, уже никогда, наверное, не удастся… Есть мои работы и в Ангарске. И когда однажды побывал там, будучи уже литератором, я был печально удивлен, увидев на фасаде здания давние свои работы… Но что же мне делать теперь? Я, например, считаю, что рассказывать людям, не искажая правды (а это является главным критерием оценки любого сочинения), можно только лишь о том, что ты сам знаешь так хорошо, как мало кто другой знает. А ведь не вам мне говорить, уважаемый мой читатель, что для досконального знания какой-либо профессии, самой что ни на есть простой, самой доступной для понимания, нужно все-таки хотя бы годик отдать ей, а уж потом написать о людях этой профессии, да так, чтобы ни один специалист не усомнился в правде. Такой путь возможен, конечно, особенно если у литератора нет за плечами никакой профессии, кроме его занятий литературой. Но что-то мне не верится, что человек, поступивший на какую-либо работу с целью изучить ее тонкости, сумеет в конце концов написать что-нибудь интересное и нужное людям. Он наверняка увязнет в подробностях технологии производства, которые ему, человеку со стороны, будут казаться чрезвычайно важными и интересными, он наверняка будет похож в своей будущей литературной работе на человека, впервые знакомящегося с достижениями мировой культуры и мнящего себя энциклопедически образованным просветителем. Вы, наверное, и сами встречались с этими милыми людьми, которые при всяком удобном случае стараются во что бы то ни стало рассказать вам о своих новых знаниях, свежесть и непрочность которых говорит только о простодушии новоявленного миссионера. Но бог с ними! Любые знания полезны, и надо только приветствовать тягу к ним. Другое дело — писатель!