Улыбка смерти на устах

Спустя буквально три минуты к тротуару подкатил «Мерседес». Девушка встала, отодвинула недопитый чай и царственно бросила мне:

— Сегодняшний ужин можете включить мне в счет.

Из-за руля вышел поклонник Полины — гривастый Гена Колыванов, похожий на актера, — я узнал его по фотографиям. Он распахнул перед девушкой переднюю пассажирскую дверцу. Она величественно села. На всякий случай я запомнил номер «мерса».

У пробегавшего мимо официанта я попросил счет.

Стемнело — ровно до той степени серости, которая бывает в Москве в июле. Впрочем, столица никогда не спит — и от помпезных арок со светодиодами, расставленных на бульваре, было светло, как днем.

Я присел на лавочку и решил, что сейчас самое удобное время (и место), чтобы позвонить давнему моему дружку Сане. Некогда мы с ним, можно сказать, за одной партой сидели — в Школе милиции. Много воды с тех пор утекло. И Саня сделал впечатляющую карьеру: сперва в милиции, затем в полиции, а теперь вот в Расследовательском комитете.

Мне же всегда было тошно жить по уставу и подлизывать начальству — вот я и ушел во времена оные в народное хозяйство. Саня сумел как-то приспособиться. У него всегда были развиты чуйка на выгодные места и социальная мимикрия. Вот и дослужился до чинов известных — стал полковником. И временами мне в моих изысканиях помогает. А я — ему.

У меня в памяти телефона имелся совершенно секретный номер, на который Санька всегда отвечает. Вот и сейчас: он сразу взял трубку. И голос Сани звучал как всегда, когда он говорил со мной в последние времена: сыто, устало, снисходительно. Чувствовалось, что он пребывает под соснами, на даче и совсем недавно вкусил обильный ужин, наверняка с коньячком.

— А, Синичкин. Тебя еще не грохнули.

— А тебя еще не посадили.

После столь доброго обмена приветствиями мой друг-полковник буркнул:

— Чего звонишь?

— Хочу поспособствовать тебе, Санек, в раскрытии трех преступлений по статье сто пятой. Причем получается, что сто пятой, части второй, пункт «а»: двух и более лиц. — Я намеренно избегал в телефонном разговоре слова «убийство»: кто знает, на какие стоп-слова настроена нынешняя система прослушки. Нам обоим совершенно не нужно было, чтобы разговор записали, кто бы то ни было. Мне-то еще ладно, но вот Санька — должностное лицо, офицер, командир. Совсем ему не нужно расследование коррупции в славных рядах. Да и мне проходящих по бульвару воскресных граждан не хотелось травмировать. Сто пятая же статья, согласно современному Уголовному кодексу, известна всякому мыслящему человеку. И означает она именно «убийство». При том, что часть вторая «а» детализирует: «убийство двух и более лиц». И я продолжил: — Одно из происшествий, о которых я толкую, — то самое, последнее, резонансное. Что вчера на телешоу случилось. А два других — тоже с ним тесно связаны. Только я еще не до конца понял, в каком они родстве. Но с твоей помощью рассчитываю понять.

В трубке установилась благодатная тишина. Значит, я своего старого дружбана сумел заинтересовать. И я продолжил:

— И мне, для успеха в поиске, требуется следующая информация: нераскрытые висяки по той самой, выше упомянутой мною статье, случившиеся в Москве и Московской области чуть более месяца назад, в период примерно с десятого мая по пятое июня. — Я мысленно отмотал одну-две-три недели ранее убийства Порецкого: как раз в те времена, когда, согласно Полине Порецкой, ее отец, судя по телефонным переговорам, взял неожиданный отпуск и стал странно себя вести.

Саня привык, что я к нему с пустяками и разной туфтой не обращаюсь. Да ведь я ему и впрямь пару раз с раскрытиями помогал[20]. Поэтому выслушал он меня заинтересованно, серьезно. Уточнил:

— Значит, тебя интересуют дела по сто пятой, что сейчас в работе? Примерно месячной-двухмесячной давности?

— Да, но не раскрытые. Как пишет пресса, таинственные. Смело отметай те, где душегубец очевиден. И те, где пострадавший — какой-нибудь, извини за не политкорректность, гастарбайтер или бомж вонючий. Нужно что-то, не побоюсь этого слова, элитарное. И реально загадочное, где фигурант неочевиден и над чем сыскари до сих пор голову ломают.

— Для чего тебе?

— Понимаешь, Саня, честно скажу: имеется товарищ, который, возможно, нехорошее совершил — и, скорее всего, как раз деяние, что карается статьей сто пятой. И в указанные мной сроки, не позднее седьмого июня текущего года.

— А почему не позднее?

— А потому что его самого в тот день (точнее, в ночь с седьмого на восьмое) отправили к праотцам.

— То есть ты хочешь найти нераскрытую мокруху, да и повесить ее на почившего в бозе? Ловко.

— Я хочу в деле все точки над «ё» поставить. И заверяю, что, когда поставлю, ты узнаешь подноготную и все детали первым. И сможешь лично повязать организатора и вдохновителя всех душегубств. А потом — доложить по своим инстанциям. Мне лишней славы не надо. Я предпочитаю, как ты знаешь, быть в тени.

— Ладно, Синичкин, понял тебя. Сделаю.

— Только очень прошу тебя, Саня: поскорее.

— Как смогу.