Улыбка Кубы

– А почему же нет?

– Это очень дорого.

– Нет ничего невозможного, – сказала я по-взрослому, – я устрою так, что ты приедешь! – Я сразу вспомнила про папу, конечно. Что именно он в этом деле поможет.

Мы помолчали.

А потом мы шли по берегу на срезе волн, где легко было идти босиком, где ноги не проваливались в песок. Брюки я закатала. Обувь мы оставили под зонтом. Пусть охраняет наши видавшие виды кроссовки. Волны белыми птицами летели к нашим ногам. Задул ветер, и я подняла капюшон толстовки. И тут же почувствовала, как он наполнился ветром.

– Ой, Саня, я, кажется, поняла, как люди изобрели паруса! – Я показала на свой наполненный ветром капюшон. – Ух ты! Суперпотряс!

– Как будто бы трудно догадаться!

– Для первого человека – конечно! – я была убеждена в этом. – Для самого-самого первого… Ты только представь – кто-то впервые догадался поймать ветер в одежду! И сообразил, как сделать парус на лодке! Это был гений! Он изменил мир! Ой, просто суперпотрясно! – я все больше распалялась от своей догадки. Я сделала большой шаг, опередив Саню, и пошла перед ним задом наперед, чтобы различать под звездами его лицо, и чтобы он видел мое. – Да, Саня, это не шутка, он и правда изменил мир, – я все более распалялась, – все стали путешествовать по земному шару, открывать новые земли! Этот кто-то был кто?

– Первый открыватель?

– Да, первооткрыватель! А потом кто-то увидел бревно!

– Что такое – бревно, Дженя?

– Это ствол срубленного дерева. Предположим, пальмы. И он выдумал колесо!

– Тоже перво… открыватель! Гений! А кто-то хотел летать и прыгал с крыш с пальмовыми ветвями, привязав их к рукам!

– Он разбивался!

– Но кто-то снова хотел летать! И снова делал крылья!

– Из чепухи!

– А теперь ракеты, самолеты…

– Дельтаплан!

– А кто-то увидел, как пар поднимает крышку кастрюли…

– И придумал паровоз!..

– А кто-то…

– И все они были гениями!

– Первыми открывателями!

– Первооткрывателями!

– Это было чудо!

– Хо-хо! Еще какое чудо! Очень чудесное чудо!

– Йо-хо-хо!.. 15 человек на сундук мертвеца! – заорала я на весь берег.

– И бочонок рома! – подхватил Саня.

Я в удивлении замолчала. Уставилась на него и спросила:

– Откель знаешь, амиго?

– Дед напевал, когда я был маленький!

– Ой, и мне тоже дедушка пел!

– Так они же в одном классе учились!

– Ой, ничего себе! Наши деды за одной партой сидели! Суперпотряс!

Мы развеселились, как маленькие дети. Я хотела рвануть по берегу, пробежаться, но мое колено дало о себе знать.

– Ой! Колено! Больно! Забыла!

– Очень больно?

– Нет, ерунда. Пройдет!

– Джень, давай искупаемся!

Мы встали близко друг к другу. Так близко, что могли бы обняться. Саня смотрел на меня сверху вниз. Я привстала на цыпочки и потерлась своим носом о его нос. Как тогда, на террасе в Варадеро, сделал он.

– Искупаться-то ты сможешь? – прошептал он и обнял меня за талию. – Кровь уже не идет? Будет очень чудесно – морская вода полечит рану!

– Про-де-зин-фи-ци-ру-ет, – по слогам прошептала я. – Йодом! – Я имела в виду, что в морской воде много йода. – Ночью искупаться? Са-аш?

– Что? – прошептал он.

– Ничего… Так хорошо сегодня. И Рождество. И настоящие звезды… Знаешь, Рождество у нас всегда связано со звездами. Родился Младенчик Христос. На небе загорелась звезда. Звезда Рождества. Она привела в пещеру, где родился мальчик Иисус, трех волхвов…

– Кто такие волхвы, Дженя?

– Странники. И волшебники в одном лице. Ну, они знали все. И поняли, что родился необыкновенный младенец.

– Может, и сейчас она светит, – сказал Саня и поглядел в небо, – звезда Рождества.

– Конечно, светит!

– Искупаемся под ней, Дженя! – Он держал меня за талию, и я таяла от его прикосновений. Он снова потерся носом о мой нос. Может, на Кубе тоже целуются носами? Я слышала, есть в Африке такое племя. Только, по-моему, они носами здороваются, а не целуются.

– Сань, я же не собиралась купаться. У меня нет купальника.

– Да зачем он нужен! – Саня убрал руки с моей талии и сказал смущенно: – И вообще все равно ночь, я ничего не увижу. И если бы даже увидел, то что? И вообще я уже… тебя всю видел, – последнее слово он произнес тише, глядя в сторону.

– Все. Купаться не буду, – строго сказала я. Повернулась и пошла в сторону хижин.

– Почему? Что я такого сказал? – Саня с сокрушенным лицом тронул меня за плечо.

– Ты сказал, что ты меня видел. Мне стыдно. Мог бы и промолчать.

– Джень… Ты это… как сказать… не сердись, но ты была тогда очень чудесная. Мне это говорить… как это… тоже стыдно.

– Почему? – удивилась я.

– Не знаю. Думать не стыдно, а говорить – стыдно.

– Ой, ну почему мы всегда стесняемся говорить хорошее?

– Си, это так. Не знаю, почему.

– А плохое – нет, не стесняемся, оно у нас на поверхности, раз – и выплеснули.

– Может, потому, что хорошее – на глубине?

– Хорошее на глубине, – повторила я. – А может, и хорошо, что оно на глубине? Что оно не выплескивается вместе с плохим и остается надолго, навсегда. А плохое – да и пусть выплескивается, не жалко! Ладно, давай искупаемся! Только ты отвернись, о’кей?