Улыбка и слезы Палечка

Услышав слово «яблоня», Бланчи покраснела. Ян дал себе слово никогда в жизни больше не упоминать об этой встрече, раз Бланчи неприятно вспоминать о ней.

Но Бланка сама о ней заговорила. О том, как она еще издали увидала поезд и как ждала мгновенье, когда Ян подъедет прямо под яблоню.

— Она очень старая, еще прабабушка наша сушила дички с нее на зиму. Но она тем дорога, что ее яблочки поспевают к июлю, когда уже нет вишен, а хочется чего-нибудь сладкого. Но ты не думай, Ян. Эти дички не больно сладкие! Если б мне их змея поднесла в раю, я бы откусила и сейчас же вернула обратно…

Когда она говорила это, выражение лица у нее было взрослое, женское. Но она тотчас по-детски засмеялась. Ян был потрясен всем этим до глубины души и счастлив, как еще ни разу в жизни.

VI

Дьявол, который норовит, себе на потеху, спутать судьбы людей, повел Яна и Бланку на стену замка и показал им всю далекую окрестность, желтеющую нивами и пламенеющую диким маком. Показал им березовые и зеленые буковые рощи, полуденный дым над человеческим жильем и воскресную тишину, когда женщины сидят на порогах хат, ища в светлых кудрях у ребятишек, положивших голову к матери на колени. Потом заставил подняться к ним из рва, тянувшегося с северной стороны вдоль замковой стены, благоуханье ландышей и отозвал долговязого Бланчиного брата Боржека на конюшню, где конюх хотел показать ему поврежденную ногу жеребца Юлиана, названного так в насмешку над бесславным кардиналом-легатом.

Когда Ян и Бланка остались одни, дьявол приступил к ним, невидимый обоим, и приказал Яну похвастаться перед Бланкой всем, в чем тот был искусен. Ян засвистел, и над головой у него появились дрозды-пересмешники, зяблики, реполовы. Ласточки стали виться вокруг обоих детой, и у Бланки закружилась голова, когда она глядела на голубые колечки, которыми они обвили ее с Яном, — звонкие, как дрожащие струны. Потом Ян повел речь о далеких землях, куда он поедет, чтоб узнать свет и его опасности. Но сперва он поступит в латинскую школу. Потому что надо усовершенствоваться в науках, которым он обучился у отца Йошта. Тут он, от полноты чувств, не мог удержаться — стал декламировать стихи Вергилия, которых Бланка не понимала. Стихи эти не имели никакого отношения ни к их разговору, ни к летнему полудню, ни к любви, которая горячим потоком затопила Яново сердце. В Вергилевых стихах содержалось описание морской бури. Одному дьяволу известно, почему именно эти стихи пришли Яну на мысль. Может быть, первая великая буря в его сердце заставила его вспомнить о них.

Подекламировав немного, он взял Бланку за руку и спросил ее, ездит ли она верхом. Вопрос этот был совсем лишний и нисколько не выражал того, чем был полон Ян. Но опять-таки одному дьяволу известно, почему как раз в это мгновение он внушил Яну мысль об удовольствии верховой езды. Бланка молча покачала головой. Казалось, она очень утомлена полуденным зноем и ей хочется спать. Она закрыла глаза.

И тут Ян, которому вдруг стало чего-то недоставать на свете и для которого вдруг потемнело все, что до сих пор было так ясно и золотисто, заметил, что девушка не смотрит на него своими голубыми, своими сладкими очами. Но в то же время он увидел, что у нее предлинные ресницы. И он наклонился над ней и поцеловал эти ресницы. Бланка не пошевелилась. Только опять открыла глаза. И стало светло…

Потом они долго молчали.

Наконец Бланка сказала:

— Как странно, что мы до сих пор с тобой друг друга не видели, хотя ты крестник моего отца и, значит, как говорится, мой духовный брат.

— Это странно, — смущенно подтвердил Ян.

И наступило новое молчанье.

Но дьявол, завязывающий в узел судьбы людские, засмеялся у них за спиной.

— Брат с сестрой… — сказал Ян и заглянул Бланке глубоко в сладкие очи.

Он сказал это, не зная, что дьявол уже решил, чт их ждет впереди.

Между тем в парадной зале убрали со стола, и пан Олдржих с пани Кунгутой подошли к окну. И увидели перед собой ту же местность, что Ян и Бланка. Но это зрелище не наполнило пана Олдржиха поэтическим восторгом. Он заговорил о другом: