Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Великий Ликург, мудрец и законодатель спартанского государства, составляя свои знаменитые «ретры», понимал, что настоящих мужей способна рожать только здоровая и свободная женщина, а не бесправная полурабыня, униженная даже в своей семье, как жены всех прочих народов. «Унижая — унижаюсь!» — сказал Ликург и предоставил спартанкам все права, какими владели спартанские мужи. Но ни одна из юных жен и девушек не имела права баловать себя и предаваться неге. Наравне с мальчиками они обязаны были посещать гимнасий, бегали, прыгали, метали, укрепляя силу мышц и заботясь о красоте и свежести тела.

В праздник Гимнопедий — день обнажения, как и юноши, они шли на площадь нагими, не имея на себе даже украшений, а на лице следов краски и притираний. В этот день на Хоре сограждане, в особенности молодые люди, могли лицезреть их юную красоту и совершенства, либо увидеть и осудить телесные недостатки — результат праздной жизни и невоздержанности.

Обычая, подобного этому, Асамон не знал, хотя успел побывать во многих землях. Юные девы проходили мимо него, легко покачивая стройными бедрами и едва не касаясь распущенными волосами его лица. Нагие тела их благоухали нежнее, чем ароматы цветущих роз, призывнее, чем запахи изысканных аравийских благовоний, когда за малую толику редкого вещества отдают, не торгуясь, верблюда.

Асамон чувствовал себя так, словно внутри него пылал огромный факел. И тогда посреди восхитительного шествия он увидел ее — впервые!

Ни в эти мгновения, ни много дней спустя, он так и не понял, почему из множества прелестных созданий, чья совершенная красота поражала воображение, он выделил эту девочку? Но тогда Асамон тотчас прозрел ее состояние. Она вышла впервые на суд сограждан, трепетная от непривычной наготы, словно дикая серна, и в то же время начиная сознавать свою юную силу и привлекательность, ловя на себе восхищенные взоры мужчин, тайную зависть и грусть отцветающих женщин.

Мимо Асамона она прошла, полыхнув по его лицу ярко-синими глазами. Потом гибко прильнула к своей белокурой подруге, изогнув нежный стан, и что-то сказала ей. Обе рассмеялись, словно рассыпали по мостовой серебряные, звонкие драхмы. Уже удаляясь, юная грация обернулась еще раз с трепещущей на ярких губах легкой улыбкой, и этот ее взгляд, темный, глубокий, принадлежал уже не девочке, но юной женщине, впервые в жизни, быть может, осознавшей свою страшную власть над мужчиной.

Вслед за шествием толпы людей хлынули на дорогу и потянулись на площадь. В центре Хора согласно заиграли две флейты, женская и мужская, сопровождая своими голосами танец «ожерелья» — совместную пляску юношей и девушек.

Асамон стряхнул с себя оцепенение и увидел, что остался один у подножия памятника. Когда он, работая локтями, протолкался в передние ряды, хоровод, исполняющий «ожерелье», рассыпался под одобрительные возгласы в толпе. Вместо него на Хор явились десять юношей. На них были надеты латные доспехи, а в руках были короткие мечи. Это был танец «клещей», исполняемый вприсядку. Юные воины в позе клещей стремительно перемещались по широкому пространству. Они то сходились в несокрушимую фалангу, то рассыпались в стороны, а затем двумя полукружиями охватывали невидимого врага в кольцо, и тогда звенели мечами. Танец требовал согласных движений и воспроизводил засадные боевые действия. Вдруг все десять разом исчезли, метнувшись в стороны. Лишь звон мечей, угасая, еще висел над пустынным Хором, и медленно оседала пыль.

Военные пляски чередовались, сменяя одна другую. За танцем «клещей» последовала «пирриха», исполняемая со щитом. Затем был танец «журавлей», состоящий из высоких прыжков и вращений. Танец Полидевка и Кастора, называемый здесь «кариатидой», и другие. Каждый юноша обязан был продемонстрировать согражданам свое искусство танца, которое ставили в Спарте наравне с военным. Оно являлось составной частью их боевой подготовки.

По преданию, одному из титанов, его имя было Приап, великая богиня Гера поручила воспитание сына Арея, тогда еще мальчика, но обнаружившего суровый и мужественный нрав. Приап обучил Арея владеть оружием, но не прежде, чем сделал из него превосходного плясуна. За это Приапу от Геры была положена щедрая плата во все времена получать от Арея десятину с приходящейся на его долю военной добычи. Пляска Арея, от зрелища которой кровь застывала в жилах, была верхом этого искусства. Но кроме искусства она требовала от танцующего великой отваги. Поэтому, когда посреди Хора возникла одинокая фигура юноши, толпа встрепенулась вдруг, и мертвая тишина разом воцарилась над площадью.

На нем не было крепких лат. Лишь легкая набедренная повязка и остро-отточенные мечи в опущенных долу руках.