Ульмигания

Высыпав угли из горшка на подготовленный мох, вайделот раздул огонь и положил на него ячменный сноп. Тот вспыхнул. Курче был освобожден, а жертва принята Потримпом. Пока в костер подкладывали ясеневые и дубовые дрова, жрец взял сплетенный из тростника небольшой плотик, установил на него хлеб из нового урожая, поджег лучины по краям и положил на волну. Пруссы запели торжественную ритуальную песню, но на первых же словах нестройно стихли – плот, крутнувшись на месте, вдруг накренился и боком, шипя лучинами, ушел в воду. Вайделот оцепенел. Рядом с ним кто-то ахнул, а в толпе испуганно вскрикнула женщина. Положение спас хорошо тренированный и сообразительный служка, мгновенно подсунув под руку вайделоту новый плотик с уже зажженными лучинами.

Жрец дрожащими руками положил его на спину Немана, шепча заклинания и просьбы о милости. Неман покачал жертву и медленно, будто нехотя, понес ее вдоль берега. С опозданием зазвучала песня. Зашипело, забулькало разливаемое по жбанам пиво. Взвизгнула первая облапанная девица. Один за другим по реке поплыли освещенные лучинами хлебы – десяток, два, пять десятков, вереница светящихся плотиков, пританцовывая на легкой волне, отправилась вниз по Неману, к заливу Руса8. Расстроенный вайделот, пользуясь тем, что склавинам было уже не до него, незаметно покинул праздник. Слуга его, должность далеко не последняя в племени и не всегда пользующаяся любовью, ибо занимать ее мог только выходец из самбов9 – чужак, в совершенстве владевший, как оружием, так и тайнами рун, неохотно, но безропотно тоже покинул разгоравшуюся попойку.

Тут надобно заметить, что у этого самба – слуги и телохранителя вайделота – была тайная страсть к одной из жен князя, юной темноглазой ятвяжке10. Виделись они редко, украдкой, а приласкать друг друга могли только в такие вот праздники, когда все племя обпивалось пивом, и о моральных запретах заповедей Вайдевута мало кто вспоминал. Самб еще успел обменяться с женой вождя горячими взглядами, и даже шепнул ей что-то любезное, но углубиться в лес им не довелось. Вайделот направился к своей хижине и самбу, дрожавшему от неутоленного желания, пришлось плестись за ним, проклиная в душе и свое предназначение, и мнительность жреца. Мысль его стремилась к берегу реки, а тело распирало любовной жаждой. Это вот греховное томление и сгубило самба.

Жрец уединился в хижине, а самб, присев на корточки у входа, прислушивался к звукам веселья, доносившимся со стороны Немана. Поэтому, когда он, наконец, услышал движение с другой стороны, было уже поздно – нож аккуратно вошел ему в сердце, пробив оба желудочка, и повернулся там. Слуга тихо завалился на землю.

Вайделот в это время подбрасывал в очаг кусочки янтаря и змеиной кожи, изо всех сил стараясь достичь того состояния, когда сознание, отделившись от бренной оболочки, растворяется в дыму и вместе с ним взлетает, соединяясь с волей богов, когда все сущее становится прозрачно и доступно пониманию… Но у него не получалось. Голова настойчиво пыталась понять загадку исчезновения варма и слепого русского воина, а память возвращалась к тритону во сне и тонущему плотику с хлебом.

Жрец понял, что тщетно пытается добиться внимания богов, и оставил эти попытки. Теперь он просто смотрел в огонь и думал. В эти минуты к нему и пришло странное ощущение того, что в хижине он не один. Вайделот повернул голову и с изумлением уставился на дрожащую в мерцающем свете и дымном воздухе фигуру витинга с железной головой.

Жрец не подумал о дыме. Он подумал о том, что молился, и боги прислали к нему кого-то из духов.

– Кто ты? – спросил он. – Кто тебя прислал?

Витинг взялся обеими руками за голову и снял ее. Только тут до вайделота дошло, что никакая это не голова, а шлем, никогда им не виданный, закрывающий железной маской все до самой шеи, но шлем. А под ним скрывалось юное лицо ослепленного им воина. Оно было бледным, и незрячие глаза отсутствующе смотрели поверх головы жреца.

Жрец хотел превратиться в волка, напустить наваждение, раствориться с дымом, но вдруг в ужасе осознал, что воин слеп и ничего не увидит.

Он осторожно, боясь дохнуть, встал и сделал шаг к двери. Жрец мог бы догадаться, что Тороп только того и ждал. Слух и чутье воина, и без того чрезвычайно острые, теперь, в слепоте, были настроены на малейшее движение воздуха. Вайделот мог это предусмотреть, он был стар и повидал много воинов в своей жизни, но страх глушит разум даже мудрейших.

Тороп коротко взмахнул рукой, кнут щелкнул и выбил вайделоту правый глаз.

– О-о!… – закричал жрец. – О, боги!

Крик оборвал другой щелчок кнута. Жрец взвыл и завертелся на месте.

– Ты умрешь, но не сразу, – хоть и с акцентом, но по-прусски сказал воин.

Жрец услышал это сквозь собственный вой и понял, что где-то уже слышал эти слова, но дикая боль не давала возможности вспомнить. Он только почувствовал, что его схватили за волосы, и что-то холодное чиркнуло по шее.