Улица младшего сына

Очутившись на знакомом школьном дворе, где стояла каникулярная тишина, Володя почувствовал, как ему хочется, чтобы скорее начались опять занятия. Ему казалось, что если каждое утро снова будут звонить звонки и день будет подчиняться школьному расписанию, а каждая минута заполнится делом, занятиями, и кругом сойдутся свои ребята-одноклассники, и в пионерской комнате будут сборы, и Жора Полищук, которого теперь не сыщешь, будет им рассказывать о войне, — может быть, и на душе станет спокойнее. Но тут же он подумал, что садиться за парту, готовить и отвечать уроки сейчас, вероятно, никак нельзя. Не пойдёт сейчас учение в голову: все мысли заняты одним — войной.

Всё же, когда Юлия Львовна, как всегда, спокойно, только чуть подрагивая бровями, выслушала Володю и заговорила с ним своим обычным размеренным, строго и певуче звучащим голосом, он испытал некоторое успокоение.

— Дубинин, дорогóй, — сказала Юлия Львовна, — я понимаю, как тебе не сидится сейчас. Только ты не спеши: это война большая. Конечно, им нас не одолеть никогда — в этом-то я твёрдо убеждена, — но силы нам надо беречь. Силы у нас будут прибывать с каждым днём. Такие, как ты, там, на фронте, не требуются, уверяю тебя. А что касается помощи здесь, то вот это дело хорошее. Я — за это! Светлана уже собиралась пойти к тебе, обойти всех ребят и начать работу.

— Как её только начать вот?

— Я не помню, у кого это я читала… «Самое трудное дело — это начать. Преодолеть его можно только одним способом: начать».

И они начали.

Первым оказался дом военного моряка Сырикова, отца того самого Илюши Сырикова, который любил задавать вопросы на беседах Володи с малышами и как-то спросил, как учится сам Володя. Увидев входивших пионеров, Илюша, который был дома один, сперва оробел и долго не хотел пускать ребят из передней в комнату, а потом увидел Володю, узнал его и сказал:

— А ты у нас про Чкалова объяснял. Ты мне сделаешь корабль, как обещал?

В тот же день с Володиного стола исчез один из лучших миноносцев. Через день в неизвестном направлении уплыл крейсер, искусно выточенный Володей из полена. Не прошло и пяти дней, как флотилия на столе подверглась опустошению. Вся Володина армада — все его корабли, вплоть до великолепного линкора «Красный Спартак», все эсминцы, тральщики, подводные лодки, вырезанные из коры, — всё пошло в ход, всё отдал щедрый Володя ребятишкам, чьи отцы ушли в армию. И, едва завидев под окном или через раскрытую калитку красный галстук дежурного пионера, ребятишки кричали:

— А где пионер Володя? Он придёт сегодня? А когда он придёт опять?

Случалось и так, что к вечеру прибегала Светлана Смирнова, застенчиво говорила Евдокии Тимофеевне:

— Позвольте, пожалуйста, вашему Володе сегодня ещё на Пироговскую сходить. Там такой Серёжа есть Стрельченко, у них отец танкист… Так он всё плачет и просит, чтобы Володя ему корабль починил. Никак не укладывается спать. Уж ко мне мать его приходила…

И Володя шёл на Пироговскую.

Он вставал теперь чуть свет, чтобы услышать первое радио. Вскакивал с постели. Сон сваливался с него вместе с простынёй, которой он укрывался. Неслышно ступая босыми ногами, подбегал к громкоговорителю. Стоял, залитый лучами ещё низкого утреннего солнца, маленький, под орех разделанный артековским загаром, с выцветшими волосами, тёплый со сна.

При каждом движении сестры или матери махал на них рукой, чтобы они не шумели, и слушал, слушал утренние сообщения Совинформбюро. Не моргая, смотрел он в чёрную воронкообразную тарелку, из которой доносились размеренные слова диктора…

Володя чувствовал, что ему необходимо посоветоваться обо всём, что он думал эти дни; нужно было непременно свидеться с отцом. Но Никифор Семёнович уже неделю не выходил из управления порта.

— Мама… — сказал Володя. — Как хочешь, мама, но только я сейчас в порт схожу к папе. Уж как-нибудь там пробьюсь…

После вчерашнего короткого дождя утро было необыкновенно ясное. Дома, деревья, столбы отбрасывали резко очерченные тени.

Володя не успел выйти со двора, как перед самой калиткой навстречу ему покатилась маленькая чёрная тень. Он услышал заливистый лай, и сейчас же что-то тёплое, мохнатое кинулось ему на грудь, мокро лизнуло в нос.

— Бобик, Бобик! — закричал радостно Володя, отбиваясь и хохоча.

А Бобик всё прыгал на него, норовя непременно лизнуть в лицо. Володя слегка отпихнул собаку и выскочил на улицу, чтобы встретить отца, точным вестником прибытия которого было появление Бобика.

И действительно, тут же, за калиткой, он увидел отца. Никифор Семёнович очень осунулся за эти дни. Загорелое лицо его казалось истомлённым, в глазах с красными веками догорал тот сухой, воспалённый блеск, который бывает обычно у людей, ещё не ложившихся спать со вчерашнего дня. Володя сразу же перевёл свой взгляд немного повыше и увидел на морской фуражке отца уже не прежний значок торгового флота, а так называемый «золотой краб» с красной звёздочкой — герб Военно-Морского Флота.

— Папа, ты что? Уж мобилизовался?