Улица младшего сына

Их теперь уже часто так звали — «Глаза и Уши». Пошло это с того самого дня, когда политрук Корнилов объяснял ребятам обязанности разведчиков: «Разведка — это глаза и уши армии». А в тот день произошли как раз кое-какие неприятности в камбузе, где юные разведчики стянули с противня у Акилины Яковлевны сладкие пончики. Володя, как всегда, не стал отнекиваться и оправдываться, а честно заявил, что это он взял без спросу пончики, потому что считал себя вправе брать их. «Да кто же вы такие, чтоб раньше всех пончики хватать?» — негодовала тётя Киля. «Кто мы такие? — переспросил её Володя. — Мы… — он ткнул себя пальцем в грудь и кивнул в сторону Вани Гриценко, — мы глаза и уши. Вот кто мы». С тех пор большеглазого, пытливого, зоркого Володю и внимательного, самую малость лопоухого Ваню Гриценко стали величать «Глаза и Уши».

«Глаза и Уши», подтянувшись и одёрнув куртки, как того требовала партизанская служба, предстали перед штабом отряда. Командир подробно объяснил им задание: надо снова выбраться на поверхность, прошмыгнуть незамеченными мимо немецких часовых и во что бы то ни стало повидаться в Старом Карантине с Михаилом Евграфовичем Ланкиным, узнать подробно, что творится на поверхности и нет ли каких-нибудь сведений от аджи-мушкайских партизан.

— Адрес явки помните? — спросил Лазарев.

— С закрытыми глазами найдём, — отвечал Ваня Гриценко.

— Ну и хорошо, — как всегда, медленно и негромко произнёс комиссар Котло. — Только вот что… Ты там, Володя, Ланкина насчёт овса уж не слишком пытай.

Тут все засмеялись.

— Повторить задание! — приказал комиссар.

Володя выпрямился, как в строю, и скороговоркой отчеканил:

— Выйти на поверхность через лаз в секторе «Киев», оставаясь незамеченными, проникнуть в посёлок, во что бы то ни стало явиться к товарищу Ланкину, получить сведения, сообщить положение, выйти из посёлка до наступления комендантского часа, когда будет темно, вернуться к лазу, насчёт овса Ланкина не пытать!

— Всё понятно?

— Всё, — отвечал командир группы юных разведчиков.

— Вопросы имеются?

— Вопросов не имеется.

— Ну, — сказал командир, — в таком разе снимайте свою артиллерию.

Вздохнув, мальчики сняли с себя через голову ремни, на которых у них висели обрезы. Каждый раз жалко было расставаться с оружием, но Володя и Ваня знали, что выход с ним на поверхность невозможен. Сдав командиру оружие, мальчики расстегнули свои куртки и сняли повязанные прямо на теле красные пионерские галстуки. Все встали. Комиссар бережно принял галстуки, закоптелые, помятые, тёплые, расправил их, аккуратно сложил, вместе с обрезами положил в шкаф, стоявший в штабе, и запер его на ключ.

— Провожать вас до лаза, ждать вас там и, в случае чего, страховать ваше возвращение назначаю товарищей Корнилова, Любкина и Важенина… Георгий Иванович, — обратился он к Корнилову, — пусть разведчиков покормят как следует. Скажите там Манто, чтобы не скупился. И пусть их Акилина Яковлевна хоть немножко отмоет, а то ведь на них глядеть и тут страшно — до того чумазые, а уж на свет божий появятся, так фрицы сразу сообразят, что они прямо из преисподней.

Через полчаса, растёртые докрасна мощными руками Акилины Яковлевны, щедро накормленные ею и дядей Яшей, оба юных разведчика явились к политруку Корнилову. По дороге им попалось несколько партизан. Каждый подходил к ним и говорил что-нибудь ласковое, уважительное, ободряющее, вроде: «Ну, мол, ходи веселей, ребятки! Гляньте там за нас, как птички летают…» Или: «Э-гей, хлопцы, счастливо вам! Ни пуха ни пера. Выручайте, дорогие!» — и так далее. Всем хотелось сказать на прощание мальчикам что-нибудь значительное и душевное, но застенчивы были в таких делах грозные партизаны старокарантинского подземелья: не находили они нужных слов и только кряхтели, покашливая, да по-отечески трепали маленьких разведчиков по плечу. А политрук Георгий Иванович Корнилов, как всегда перед разведкой, велел мальчикам присесть и сам тоже сел возле них на тумбу, выпиленную из камня.

— Ну вот, сели напоследок, — проговорил он. — Давайте, ребятки, ещё раз хорошенько всё сообразим. Задание вы знаете. Повторять не буду. Хочу сказать только вот что: командование на вас крепко надеется, все партизаны на вас надеются. С нашим положением вы знакомы. Говорить много не приходится… Знаю, что задание выполните, потому что вы наши…

— …глаза и уши, — успел вставить Ваня Гриценко.

— Нет, ребятки, этого мало. Конечно, мы рассчитываем и на ваши глаза и на ваши уши. Но главная наша надежда на ваше сердце. Глаза без души слепы, уши без сердца глухи. А сердце у вас, ребята, верное, пионерское сердце. Оно не подведёт. Вот на него мы и надеемся. Ну, галстуки по военной необходимости вы тут оставите, а своё звание, свою честь пионерскую, долг свой перед народом вы берёте с собой. Ясно я говорю?

— Ясно, — тихо отвечал Володя. Огромные глаза его золотисто блеснули в тусклом свете лампёшки, висевшей под потолком, и он с суровой задумчивостью спросил у политрука: — Дядя Гора, у меня вопрос. Можно? Я считаю, что это ведь задание особое, да?