Улей Хельстрома

Джанверт посмотрел на молодую женщину. Она сидела, сложив руки на коленях, глядя на свою тарелку, словно молясь. «Святая невинность! — подумал Джанверт. — Ничего, мы тобою еще займемся. И если ты попытаешься ускользнуть, как твой приятель, то я на самом деле выстрелю. А о последствиях побеспокоимся потом. И я даже не буду целиться в твои милые ножки!»

— У нас сегодня свиные отбивные, — объявил Хельстром. — Вы уверены, что не хотите попробовать?

— Да, не хочу — ради вашей и своей жизни, — ответил Джанверт. — Особенно моей.

Когда раздался скрип открываемой двери, он встревоженно посмотрел в ту сторону, и его рука, лежавшая на рукоятке пистолета, напряглась. В дверь вошла пожилая женщина с поседевшими волосами, темно-оливковой кожей и поразительно живыми голубыми глазами. Когда она вопросительно посмотрела на Хельстрома, ее морщинистое лицо расплылось в улыбке. Джанверт перевел взгляд на Хельстрома и заметил непонятное быстрое движение пальцев, очевидно, жест, предназначенный этой пожилой женщине. В то же время Хельстром обменялся с молодой женщиной, сидевшей рядом с ним, многозначительным взглядом.

— Что это вы там делаете? — спросил Джанверт.

Хельстром понял, что Джанверт обратил внимание на сигнал, и посмотрел с усталым выражением лица на потолок. Да, Джанверт доставит им много хлопот, если не удастся заставить его отведать пищу Улья. Нужно сделать еще так много, а Салдо слишком молод, чтобы во всем на него положиться. Конечно, он может посоветоваться со старшими, но у Салдо появилось упрямство, с которым, как сознавал Хельстром, ему еще придется побороться. Салдо вполне способен и отказаться от совета лучших умов Улья.

— Я задал вам вопрос, — не отставал Джанверт, наклоняясь в сторону Хельстрома.

— Я лишь прошу своих помощников, чтобы они помогли успокоить вас и уговорить присоединиться к нашей трапезе, — уставшим голосом ответил Хельстром. Купится ли Джанверт на это?

— Черта лысого! — отрезал Джанверт. Он снова посмотрел на пожилую женщину. Та все еще стояла в ожидании, придерживая рукой открытую дверь на кухню. Почему эта старая ведьма молчит?

Она что, так и будет стоять, пока ей не укажут, что делать? По всей видимости, да.

Молчание затягивалось.

«Не ошибся ли я в нем? — подумал Хельстром. — Дать ли знак прислуге продолжать, как было оговорено?»

«Чего, черт побери, они ждут?» — выругался про себя Джанверт. А потом вспомнил, что Перуджи говорил о «молчаливых» женщинах и о том, что они будто бы изучают какой-то трудный диалект. Впрочем, эта старая ведьма совсем не походила на актрису. Глаза ее оставались живыми и встревоженными, однако лишь покорная терпеливость читалась в постановке ее плеч и в том, как она держала открытую дверь.

«Мы должны рискнуть», — решил Хельстром.

Он прервал тишину.

— Миссис Нильс, будьте добры, принесите нам две порции, только для Фэнси и меня. Мистер Джанверт не будет есть с нами.

В то же самое время, притворяясь, что чешет голову, он дал ей знак продолжать. Слова прозвучали для миссис Нильс, которая была просто бесполой работницей, подготовленной специально для этой работы, лишь бессмысленным набором звуков. Однако она прочитала знак, кивнула и удалилась на кухню.

Джанверт вдруг почувствовал аппетитные запахи, исходившие из кухни, и стал сомневаться, не ведет ли себя по-глупому. Разве эти люди рискнут здесь, на Ферме, отравить его? Конечно, верить им нельзя, но… Да, они могут попытаться сделать это. Хотя тщательные приготовления смущали его. Хельстром, конечно, знал о смерти Перуджи. Кто еще мог приказать убить его? Но кого тогда они дожидались к ленчу? Если они знали о смерти Перуджи, значит, лишний прибор был поставлен для отвода глаз. Это означает, что в пище нет никакой отравы. Господи! До чего же аппетитно пахнет! Его любимые отбивные!

Хельстром смотрел за окно с противоположного конца стола.

— Знаешь, Фэнси, мне всегда нравилось обедать именно здесь. Нам следует почаще приходить сюда, а не хватать пищу второпях на съемочной площадке.

— Или вообще пропускать ленч, — заметила она. — Я несколько раз замечала, как это случается.

Хельстром похлопал по своему животу.

— Особого вреда не будет, если разок пропустишь обед. Я все-таки толстею.

— Я как раз хотела напомнить об этом, — продолжила молодая женщина. — Вы испортите себе желудок, если будете продолжать в том же духе.

— У нас слишком много дел, — произнес Хельстром.

«Да они просто сумасшедшие! — подумал Джанверт. — Болтают о всякой всячине в такой-то момент!»

В дверях снова показалась миссис Нильс, она повернулась, и они увидели по тарелке в каждой руке. Она несколько секунд постояла в нерешительности рядом с Хельстромом, но потом первой обслужила молодую женщину. Когда обе тарелки были поставлены на стол, Хельстром дал ей знак принести пиво, которое считалось у них поощрением за особые заслуги. Иногда в него добавляли снотворное и кое-что посильнее, когда работника признавали негодным и подлежащим отправке в чан.