Улей

Титов обрывает зрительный контакт. Переводит дыхание, поражаясь тому, что одного разъяренного взгляда Евы хватает, чтобы перечеркнуть все его усилия над контролем. Срывает башню.

— Классные зубы, Макс, — слышит ее искусственно-беззаботный голос, обращенный к сверкающему новой белоснежной улыбкой Мексиканцу.

А воздух, между делом, так и трещит.

— Спасибо! Поначалу дико мешали, спать не мог нормально. А сейчас ничо, — делится Халюков, игнорируя шокированный вид старичка-коротышки в клетчатом серо-коричневом пиджаке.

— Тогда, как договаривались, Антон Григорьевич. Жду вас завтра в десять, — спешно выпроваживает того Титов. — А вы, Виталий Николаевич, займитесь сводкой экспорта за прошлый год.

— Как у тебя дела? — спрашивает тем временем Мексиканец у Евы.

Забываясь, оглядывает ее слишком откровенно.

— Отлично.

— Мм… у меня тоже.

— Халюк, — окликает Адам товарища, чуть грубовато. Заодно напоминая, что в данный момент он находится на работе. — Займись сайтом.

Скривив губы в пренебрежительно-недовольной гримасе, Мексиканец закатывает глаза.

— Докатился до программы пятого класса.

— И чтобы без всякой ерунды там, я тебя прошу, — предупреждает Адам. — Серьезная организация все-таки. Сдержанно, органично, информативно.

— А то я собирался использовать розовый шрифт с загогулинами и розочки по углам, — удаляясь, шутит новоиспеченный программист.

— Наталья Александровна, вы тоже можете быть свободны на сегодня, — обращается Адам к секретарю. — И дверь приемной, пожалуйста, прикройте, чтобы никто не входил. Моя жена очень расстроена. Туфли, которые она хотела, умыкнули прямо у нее из-под носа.

Вышколенная секретарша улыбается и выдавливает заученную понимающую улыбку, практически не вникая в смысл сказанного.

Ева внутренне буквально закипает. Но молчит, наблюдая за торопливыми сборами женщины.

Оставшись одни, Титовы не могут решить, кто войдет в кабинет первым. Сверлят друг друга напряженными взглядами.

Темные. Горячие. Взрывоопасные.

Оглушенные внутренним "я" своих непростых натур, стремятся выйти из-под наркоза выдуманной ими идеальности. Разорвать воздух криком злости. А следом — сладостной страсти.

У Евы больше шансов. Искушение сильнее.

Адам же держится, опасаясь больше всего того, чтобы ненароком не ранить ее еще сильнее. Чтобы в пылу этих эмоций в глазах Евы из героя не превратиться в безумного ублюдка.

Черт с тем, что под кожей каждая мышца натянута и вибрирует горячим напряжением. Титов себя научился сдерживать.

Жестом приглашает Еву пройти вперед. Отрицательно дернув подбородком, она дает понять, чтобы первым входил он. В левой брови Титова появляется тот самый насмешливый излом, которого он давно не выказывал. Не понимая, в чем проблема, он настойчиво приглашает жену быть первой.

Психанув, она, наконец, уступает. Прошагав через весь кабинет, оборачивается, лишь достигнув окон. Титов в этот момент неторопливо закрывает дверь и выжидающе замирает.

Ева замирает синхронно. Бессознательно задерживает дыхание. Смотрит на Адама широко раскрытыми глазами. Он прижимает к губам указательный палец, призывая ее к тишине, пока медленно преодолевает образовавшееся между ними расстояние.

— Только не кричи, Эва, — останавливается перед ней, не решаясь прикоснуться. Не уверен, какие чувства вызовет у жены в эту минуту. — Не кричи. Скажи все, как есть, но спокойно.

Ева сглатывает, невольно задумываясь о том, как изменился Титов.

"Неужели так бывает со всеми нормальными людьми?"

"Вчерашние" толстовки и джинсы сменил деловой костюм. Походка поменялась. Только взгляд все тот же. Тяжелый и обжигающий. Именно он не позволит ее обмануть.

Адаму в замкнутом пространстве тоже не слишком комфортно.

Небрежно бросив пиджак на диван, он резко расслабляет галстук. Прочесывает пальцами короткие волосы. Вдыхая, смотрит куда-то в сторону. Не на Еву.

Она же его буквально поглощает визуально.

Белая рубашка как нельзя лучше подчеркивает развитую мускулатуру и ширину его плеч, контрастируя с бронзовым оттенком кожи и вырывающимися из-под ворота и манжет татуировками.

А кто ему их гладит, эти рубашки? Что она за жена, если впервые об этом задумалась? Должна ли она делать это самостоятельно?

Должна?

Может, и нет. Но странность в том, что Ева хочет гладить рубашки Адама. Чтобы не какая-то там посторонняя женщина, которой за это заплатили деньги. А она, никогда не державшая в руках утюга.

У нее перехватывает дыхание, Титов же, возвращая к жене взгляд, демонстрирует ту самую стальную выдержку. Закладывая руки в карманы брюк, держит расчетливую дистанция, давая ей возможность действовать по своему усмотрению.

Смотрит свысока. Напрягая скулы, чуть щурит глаза, словно бы сдерживая то, что там живет.

"Не надо, Адам".

"Выходи".

— Нравится? — спрашивает Ева, рвано выдыхая.

— Что?