Улей 2

Павел Алексеевич вынужденно хранит молчание. Подавляя в себе волны гнева. Никто, кроме Приходько, не посмел бы с ним так разговаривать. Да и тот раньше себе такого не позволял, расчетливо лелея чрезмерное самолюбие Исаева.

– Я знаком с твоими амбициями, Павел. Тебе нравится быть Богом на этой земле. – Обращая свой взгляд к нему, уточняет: – На моей земле. Это мой город, Павел. Потворствуя твоему самолюбию, я долгие годы позволял тебе править. Ты в свете софитов. Ты – меценат. И ты же – каратель. Я всегда в тени. Простой чиновник, хорошо выполняющий свои обязанности перед государством. Только ты забыл, что на самом деле руководящая сила – это я.

Лицо Исаева наливается кровью. Он готов вцепиться Приходько в глотку. Он бы с легкостью вырвал ее голыми руками. Но он оценивает равенство сил и понимает, что не успеет преодолеть и половины пути. Слишком много охраны, беспрестанно секущей каждый его вдох.

– Признаться, я уже стал забывать все то дерьмо, что хорошо запомнила бумага, – циничная улыбка приподнимает уголки тонких губ Виталия Ивановича. – Проект «АнкараАнталияАдана» – это, мать твою, не открытие парка межгосударственного содружества. Ты же понимаешь, Паша? За подобное «братское сотрудничество» нас по головам не погладят. Нам их сразу отрубят!

И снова пульсирующая тишина.

– Как думаешь, почему Титов пришел именно ко мне, отбрасывая то, что там фигурирует еще пятерка известных фамилий? Да потому, что этот хитрый выродок просчитал, кто выше тебя! А мне это, ой как не на руку! Теперь, из-за твоей безалаберности, я буду вынужден солидарничать с Титовыми! Прогибаться, где следует и не следует… Ты хоть представляешь, насколько это хр*ново, Паша? У этих гребаных законченных моралистов всегда будет под рукой информация, способная растереть, как муравьев, руководящие силы этого города! И это притом, что некоторые из этого «черного» списка являются их основными конкурентами!

– Можно решить, – приглушенно предлагает Исаев.

– Как, черт возьми? Как? Мы не можем убить их всех. Хватит нам одного Титова, – на эмоциях выдает то, что не следовало бы. Зло выдыхает. Прочесывает пятерней стильную стрижку. – Парень приходил ко мне один. Но ты же не думаешь, что он не успел поделиться этой информацией с отцом и этой стервозной с*кой Дианой?

– В таком случае, где они?

На мгновение Приходько задумчиво щурит глаза. Но едва складывает все события в кучу, как понимает, насколько призрачные их надежды.

– Мать твою… В любом случае, мы не можем сейчас рисковать. Дай ему то, что он хочет.

– Он хочет мою дочь!

– Так отдай ему ее!

В гостиной появляется еще один человек. Но столкнувшиеся в горячем споре мужчины не обращают на Ольгу Владимировну никакого внимания.

– А ты не думал о том, что будет, когда она ему надоест? Какие тогда у нас будут гарантии?

– Нам с тобой придется молиться, Паша, чтобы этого не произошло! Молиться, – со всей серьезностью заявляет Приходько. – Отпускай ее. И начинай искать альтернативные пути решения проблемы. На будущее, так сказать… Паша, Паша… Я бы удавил тебя голыми руками, но у меня нет на это времени.

«А вот я для тебя найду, Виталя… Скоро».

Испытывая безумное желание закричать, Исаева испуганно зажимать рот ладонью, мало заботясь о яркой помаде и том несовершенном виде, который она в эту минуту представляет.

Слезы опаляют холодную кожу.

Женщина смахивает их. Прижимает указательные пальцы к внутренним уголкам глаз. Но… Слезные протоки будто прорвало.

Для кого теперь весь этот бизнес? Куда прикажете девать?

Все силы, что она в него вложила, вместо того, чтобы присутствовать в жизни своего ребенка… Если задуматься, Ольге Владимировне, как матери, нечего вспомнить… Она не видела, как Ева училась кататься на велосипеде. Не присутствовала на выпускном. Не поддерживала дочь на соревнованиях. Не знает, когда был ее первый поцелуй.

Она не знает о дочери ничего.

Успевала ругать и наказывать. Требовать совершенства.

Перед глазами мелькает недошитое подвенечное платье Евы… Все планы, вся ее жизнь – все летит в пропасть.

Будь Исаева к этому готова… Предупредил бы кто заблаговременно, справилась бы с эмоциями.

А в эту минуту… Она не понимает, что будет делать завтра? Послезавтра? На следующей неделе? Ради чего или кого ей теперь жить?

19

Резкий щелчок дверного замка оповещает о прибытии посетителей. В комнату входит отец, и Ева, превозмогая боль в плече, принимает сидячее положение.

Все ее существо затапливает жгучее чувство ненависти. Первоначально оно поглощает остальные эмоции и чувства. Это странно, но оно притупляет даже душевную боль.

И наполняет ее тело силой.

Отец молчит. Изучая ее долгим пристальным взглядом, не произносит ни слова.

Это необычно. Как правило, он не тратит время на сомнительные запугивания. Никаких размытых представлений. Никаких полутонов. То, что он делает – всегда имеет четкий посыл.