Улей 2

Основное правило: не позволять себе копаться в последних файлах памяти. Взамен этому Ева прокручивает далекие воспоминания, потрескавшиеся от старости, имеющие дыры и глубокие пробелы. События, к которым она потеряла чувствительность.

Но стоит только позволить сознанию проясниться, как боль током пробивает усталое тело. Еву начинает потряхивать, словно в предсмертной агонии, невзирая на духоту.

Изувеченная психика подталкивает к принятию последнего решения.

В пределах помещения находится маленькая ванная комната. Там, если хорошо посмотреть, можно отыскать… что-нибудь подходящее. Стакан, стеклянные флаконы, зеркало – то, что в результате нехитрых манипуляций легко превратить в орудие самоубийцы.

«Давай… больше не будет больно…»

«Сделай уже это, никто не станет по тебе скорбеть…»

«Зачем терпеть эту боль?»

«Разве смерть хуже твоей жизни?»

«Я не знаю… Никто не знает…»

«Сколько еще ты собираешься позволять им рвать твою душу на части?»

«Тебе же не страшно? Ты не какая-то там тряпка…»

«Именно потому, что я не тряпка – рано ставить точку!»

«Ой, хорош уже изворачиваться! За что ты здесь держишься?»

«Адам…»

«Ну, и где твой Адам? Где?»

Эти мысли, как грязная вода, омывают ее мозг. Просачиваясь, очерняют все, что еще воспринималось положительным.

«Где твой Адам?»

Боль стискивает грудь, затрудняя дыхание и сердцебиение.

«Все кончено».

«Забудь».

«Кто, если не ты, должен понимать, Павел Исаев скор на расправу…»

«У него рука не дрогнет…»

«Нет больше твоего Адама».

Это становится той самой каплей, способной сточить камень. Последним толчком, заставляющим выйти на связь праведный гнев.

«Нет!»

«Хватит! Заткнись, черт возьми! Оставь меня! Убирайся!»

«Ты ни черта не знаешь!»

«Хватит анализировать мир, который ты не видишь!»

«Потому что ты сама по себе нереальна!»

«Тебя, мать твою, нет!»

И вдруг становится настолько тихо, что Ева слышит биение своего сердца. Оно гулко и надежно стучит, давая знать, что не подведет ее.

Вселенная переворачивается. Все вокруг нее становится другим.

Девушка не может сказать, сколько минут или часов находилась в отключке. Но чувствует прилив энергии, которой должно хватить не меньше чем на пару-тройку часов. Впервые она жалеет о том, что накануне не принимала достаточное для ее организма количество пищи. Однако Ева не собирается ругать себя из-за этого прямо сейчас. Довольствуясь обретенной эмоциональной стабильностью, игнорирует дикость явившегося к ней хладнокровия.

18

Не каждый удостаивается визита начальника государственного порта с первыми лучами восходящего солнца. Наблюдая через окно, как на его территорию въезжают четыре белых Мерседеса, Исаев стискивает зубы. Каждый автомобиль с развевающимися на ветру национальными флажками.

Виталий Иванович Приходько в своем любимом патриотическом амплуа. По его мнению, оно ему чрезвычайно к лицу. Тем он и любим.

Мужчина выходит из машины. Стягивает полы солидного темно-синего пальто и, противясь начинающемуся снегу, направляется прямо к парадной двери. Ему не нужно стучать, чтобы войти.

Исаев оборачивается и встречает гостя натужной улыбкой.

Ответная реакция не столь радушная и, уж точно, более искренняя. Небрежно забросив пальто на диван, Приходько хмуро смотрит на старого друга.

– Как ты, мать твою, Паша, допустил это? – сунув в карманы брюк руки, раскачивается на пятках.

Улыбка Исаева превращается в застывший оскал.

– Как эта информация оказалась в руках Титовского пацана?

– В этом нет моей вины.

– Правда? – сердито передергивает плечами Виталий Иванович. – Почему эти документы до сих пор не были уничтожены? Какого черта, Паша? Для чего ты хранил подобную информацию? Молчишь? А я сам скажу! Ты, хр*н моржовый, решил сберечь это как первосортный компромат! Мы все друзья, но времена такие тяжелые… Ты, мать твою, собирался использовать это против кого-то из нас?

– Конечно, нет. Там есть и мое имя! Если ты забыл…

– Я, Паша, ничего не забываю. Но, знаешь, случаются ситуации, когда утопить себя, чтобы уничтожить врага – единственный выход.

Ослабив удавку галстука, Приходько скрещивает за спиной руки и тяжело ступает, пересекая гостиную. Останавливается перед окнами.

– Я понимаю, что руководило тобой. И… меня это не сильно удивляет. Но то, что ты не уберег эту чертову информацию от чужих глазах – в этом тебе нет оправдания!