Укус пятничной ночью

И в какой-то момент посреди этого изменения, я открыл серебряные глаза, и искала питание, я знала в тот момент, что могла, убью за это.

И в этот момент, как будто он наблюдал, ожидая, запястье было помещено передо мной.

Моё тело дрожало от холода, и я услышала рычание, мое рычание, прежде, чем я попыталась уйти прочь.

Существовал шепот.

Мое имя.

Заклинание.

Мерит.

Будь-то утешая.

Запястье было помещено передо мной снова.

Запястье Этана.

Я посмотрела в его собственные серебряные глаза.

Он пристально глядел вниз на меня, блондинистый локон пересекал его лоб, голод в его глазах.

Он предлагает.

Охотно.

Я смотрела, уставившись на ярко-красные бусинки, что медленно, так медленно, оставляли двойные следы вниз по его предплечью, на его коже.

— Мерит.

Я захватила его левую руку, в свою правую руку.

Его пальцы свернувшись вокруг моего большого пальца.

Сжались.

Его ресницы опустились.

Я подняла его запястье, поместила свои губы на его кожу, и почувствовала его отзывающеюся эхом дрожь удовольствия.

Услышала грубоватый стон, который сопровождал это.

Я закрыла глаза.

Мерит.

Я пила.

Цепь замкнулась.

Когда я пришла в себя, я свернулась в клубок, лежала на боку в прохладной, мягкой темноте.

Я признал этот аромат — я был в доме Мэлори, в моей старой спальне.

Удаление из Кадоган был мой выбор.

Я моргнула, осторожно прикоснулась своей рукой к груди, боли в моих ребрах, теперь тупая боль.

Лишь темнота — и миллионы звуков и ароматов, которые наполнили ее — вдруг, удерживающее удушье.

Я запаниковала.

Я подавлял рыдание, и в беспросветной темноте вокруг меня услышал свой крик, что бы включили свет.

Золотое сияние осветило комнату.

Я моргнула, приспосабливаясь к свету, и увидела Этана в кресле напротив кровати, костюм аккуратно наглажен, положив ногу на ногу, его рука опускалась от лампы, которая стояла на столе около кресла.

— Лучше?

Моя голова поплыла, закружилась.

Я закрыла рот.

Голосом приглушенным, я предупредил его:

— Я думаю, что собираюсь чувствовать тошноту.

Он мгновенно поднялся, поместил серебряную мусорную корзину из одного угла комнаты в моих руках.

Мышцы живота сокращались, в рвотном позыве, но ничто не происходило.

После минутной рвоты, мой живот болел, я приподнялась, положив локоть на край серебряного сосуда, который был расположен, между моим скрещенных ног.

Я рискнула взглянуть на Этана.

Он стоял тихо в конце кровати, скрещенные руки, опираясь ногой, лицо совершенно пустое.

После, вытирая влажного края ударов от моего лица, я отважилась на разговор.

— Как долго меня не было?

— Сейчас почти рассвет.

Я кивнула.

Этан полез во внутренний карман пиджака, вытащил носовой платок, и предложил его мне.

Не встречая его глаз, я взял его, приложила к моим глазам, моей брови, затем сжала его в моей руке.

Когда комната прекратила вращаться, я поставила ведро на полу, подняла мои колени, я обхватила их руками, и опустила свой лоб.

Закрыв глаза, я услышала перемещение мусорного ведра, скрип кресла, и сверкающие звуки города вокруг меня.

Я предположила, что хищный слух наконец прибыл онлайн.

Я сконцентрировалась, чтобы приглушить фоновый шум, пыталась снизить его до уровня, который позволил бы мне функционировать.

Несколько минут спустя, когда крик смягчился к унылому шуму, я открыла глаза снова.

Когда ты успокоилась, мы принесли тебя сюда — на всякий случай.

Конечно, думала я.

Что еще они могли сделать? Мне повезло, что они не сообщил обо мне в Президиум, попросил их воткнуть в меня осину — как опасность для него, для Дома и город — утилизировать.

— Что случилось?

Слезы выступили из моих глазах в память о боли, и я покачал головой против этого.

— Селина.

Она была возле Дома.

Она хотела, проверить меня.

Я покачал головой.

— Один удар, Этан.

Один удар, и я упала.

Я запаниковала, не могла бороться с ней.

Слезы текли по моим щекам, которые были теплы от смущения.

Предупреждение, которое он дал мне в своем кабинете, не сработало.

Я потерпела неудачу.

— Я запаниковала.

— Она причинила тебе боль.

Его голоса были нежным.

— Снова.

— И снова нарочно.

Я думаю, что она хотела, чтобы я освободил ее.

Тишина, тогда:

— Освободила ее?

Я осмотрелась вокруг.

Он сидел в кресле, наклонившись вперед, локти на коленях, язык тела приглашал к откровению.

— Я не…

Я не нормальная — наконец призналась я, и почувствовала, что часть этого груза упала с моих плеч.

— Что-то пошло не так, когда ты меня превратил.

Он смотрел на меня, с минуту не моргая, потом сказал, со странной тяжестью:

— Объясните.

Я вздохнула, вытерла слезу упавшую на мою щеку, и сказал ему.

Я рассказала ему, что вампир так или иначе существовал отдельным от меня, имела, будь-то собственный ум, и пытался неоднократно высвободиться из меня.

То, как раз за разом я сопротивлялась ей, заталкивая ее обратно, пыталась удержать ее, подавлять.

И то, как, наконец, боль единственного удара Селины, ее тщательно продуманные слова, она посеяла сомнение в моем уме, и подтолкнула вампира к поверхности.

После минуты молчания, когда он ничего не ответил, я добавил:

— Я не знаю, что еще сказать.