Укротить Чудовище. Часть 1

— А общаги при учебке принадлежат корпусу, что вовсе не означает, будто ванная, одна на этаж, кстати, полностью переходит в единоличное распоряжение каждого свежезаселившегося адепта. Ванная-то одна, а адептов на этаже много…

Отмечаю краем глаза, как Фабиан делает шаг к ванне, склоняется к моим собранным в пучок волосам.

— Благодарю за подсказку, господин Кейри, а теперь настоятельно прошу вас покинуть ванную комнату.

— Если вам интересно, леди Ренье, за этот склеп платит князь Александр, вернее, дом со всеми вытекающими расходами за содержание оплачивается из княжеской казны. Сам Морти не внес за стены халупы сей ни одной мелкой монетки.

— Не понимаю, зачем вы мне это рассказываете.

— Морти беден как жрец отшельнического храма.

— И что же? — ведун полагает наивно, будто кроме него не нашлось желающих сообщить мне, что у моего жениха нет не то что состояния — даже небольших накоплений, что делают всякие разумные люди?

— Просто любопытно, на кой тогда такой женишок сдался вашему отцу? — Фабиан опирается одной рукой о бортик ванны, лицо молодого человека оказывается непозволительно близко к моему. Чувствую чужое дыхание на щеке, голос ведуна падает до шепота. — Знаете, леди Ренье, чем дольше я размышляю о внезапном согласии вашего дражайшего батюшки и вашем скоропалительном приезде, тем больше мне видится во всем этом… некий подвох.

Горячая вода и тихая нега расслабила тело, сделала его мягким, чувствительным. И мне вдруг тоже становится любопытно — как далеко способен зайти Фабиан в странном своем желании спровоцировать меня, выяснить правду о том, о чем он знать не знал еще три дня назад?

— И ваш экранирующий амулет… — вторая рука касается шеи, скользит кончиками пальцев по коже, опускаясь на ключицы. — Где он, кстати?

Вопреки ожиданиям мне нравится само ощущение его прикосновения, оно не пугает так, как было вчера. Я поворачиваю лицо к Фабиану, смело встречаю его каплю удивленный, неожиданно пристальный взгляд.

— Его на мне нет, — кулон спрятан надежно среди моих личных украшений в отдельной шкатулке. — Или я неинтересна вам без амулета и тайных замыслов моего отца?

Знаю, я и сама пытаюсь спровоцировать Фабиана. Он молодой здоровый мужчина, не женатый и явно не отдавший свое сердце и помыслы другой девушке, а я — без всякой ложной скромности — красива, стройна и в то же время не настолько юна, неопытна, чтобы не понимать, что означает потяжелевший, потемневший взгляд его. Соблазнительная обнаженная девушка в ванне — сомневаюсь, чтобы в такой ситуации все мысли ведуна были исключительно об амулете. И когда Фабиан, помедлив чуть, все же касается моих губ своими, не отстраняюсь, не пытаюсь сопротивляться. Наоборот, радуюсь возможности получить власть над этим наглецом, показать, что я не боюсь его, что я не намерена подчиняться и склонять голову пред ним лишь потому, что он — сильный мужчина.

Я женщина, но я вовсе не слаба.

Не пугаюсь ни поцелуя, с каждым мгновение становящимся все более настойчивым, нетерпеливым, ни руки, опустившейся на грудь. Приоткрываю рот, позволяя углубить поцелуй, зайти дальше, чем бывало прежде. Рукав рубашки Фабиана намокает, но, похоже, его мало заботит незначительная эта мелочь. Ладонь обхватывает левую грудь, поглаживает неспешно, и мне начинает казаться, будто кожа впитывает жар воды, наполняется им, он медленно копится внутри и особенно между бедер, отзывается чутко на каждое прикосновение мужчины рядом. Ладонь же опускается ниже, пальцы скользят под грудью, словно обводя ее по контуру… останавливаются на долю секунды и возвращаются туда, где гладкая кожа становится шершавой, неровной, будто изрезанной ножом, где соединяются тонкие линии старого шрама.

Фабиан замирает. Его губы все еще касаются моих, однако он больше не целует меня, он застывает, кончики пальцев снова и снова изучают отметину под грудью, ощупывают с любопытством, и в интересе том нет ни малейшего намека на страсть. Ведун чуть отстраняется, хмурится, глядя куда-то мимо меня.

— Что это?

Я отталкиваю его руку, отодвигаюсь к другому бортику ванны, подтягиваю колени к груди. Замечаю вдруг, что на самом деле вода немного остыла, пена осела еще сильнее, а во взгляде Фабиана появился азарт алхимика, чей эксперимент принес неожиданный, но все же занятный до крайности результат.

— Шрам.

— И при каких обстоятельствах он получен? — Фабиан пытается отжать вымокший рукав, смотрит пристально на мою грудь, скрытую отчасти остатками пены, отчасти коленками, и алчный, исследовательский взор этот, далекий от истинно мужского интереса, отчего-то поднимает волну стыда, протеста и возмущения. — Тем более такой странной формы и в таком необычном месте… Встань-ка.

— Что? — на мгновение я теряюсь — и из-за самого предложения, и из-за вызывающе фамильярного тона его, и от факта, что ведун позволил себе перейти на «ты» без разрешения.

— Встань, пожалуйста, хочу глянуть на этот твой шрам.

— Нет!