Указатель статей серьезного содержания, помещенных в журналах прежних лет

Смотря с этой точки зрения на значение и взаимное отношение настоящей и прошедшей русской ученой литературы, мы вознамерились принять на себя хоть малейшую часть труда привести в известность совершенное ею, с целию облегчить эту задачу для будущих зиждителей здания русской мысли (!!!). Нас приятно обольщает (именно обольщает!) эта цель, и мы почли бы себя счастливыми (как мало, подумаешь, нужно человеку для счастия!), если бы настоящим и будущим (неужто и будущим? Какое мрачное воззрение на будущность!) нашим ученым могли представить хоть самое слабое средство (напрасно: ученые, кажется, более любят сильные средства!) ознакомления с прежними русскими учено-литературными произведениями, хотя бы только с голословными вопросами (не знаете ли вы, что это за голословные вопросы?), в них рассматриваемыми… и т. д…

– все такая же глубокомысленная и высокопарная чепуха…

Признаемся, как ни плохо мы думаем о наших объявленных, известных, привилегированных ученых, но мы никогда не доходили до такого низкого мнения о них, как г. Богушевич. Предлагать нашим ученым, настоящим и будущим, в назидание статьи «Сына отечества»! Указателем к «Сыну отечества» «облегчать задачу будущих зиждителей здания русской мысли»! Признаемся, если бы мы считали себя в числе ученых, то мы «глубоко опечалились и оскорбились бы» предположениями г. Богушевича. Но, к счастию, мы не считаем себя принадлежащими к этой почтенной касте и потому только удивляемся, как мог г. Богушевич дойти до своих оригинальных понятий о русских ученых. Нужна ведь необычайная игривость воображения для того, чтобы представить себе ученого, назидающегося чтением в старинном «Сыне отечества» статеек вроде, например, «Нечто о переводчиках Гомера» Фаддея Булгарина, «Об усовершенствовании познаний философических» Ивана Давыдова, «О литотритии» Николая Греча{4} и т. п.

«Как же это, однако, – в недоумении спросит иной любитель библиографий, – ведь издатели обещали вносить в свой указатель только серьезные статьи; неужели же они полагают, что Фаддей Булгарин серьезно мог писать о Гомере или Иван Давыдов о науках философических?» Стало быть, полагают; что же с ними прикажете делать, когда они взялись за дело, не умея отличить серьезного от несерьезного. Они и юмористическую статейку Булгарина о характере Петербурга внесли в отдел географии, и «Мысли» Федора Глинки в отдел философии, и «Речь о любви к отечеству» в отдел государственного и частного хозяйства (!!), и «Кавказские очерки» Марлинского, и письмо барона Розена о римском пантеоне – в отдел географии… С таким понятием о серьезности ничего не сделаешь.{5} Нужно еще радоваться, что в географию не вписаны все статейки о русском «Пантеоне», издававшемся господином Федором Кони…

Для какой надобности составлен подобный указатель? Предисловие уверяет, что для пользы «учено-литературно трудящихся соотечественников». Желали бы мы видеть таких соотечественников!.. Едва ли только отыщем их; едва ли кто откликнется на вопрос: «Не вы ли литературно-учено трудящийся соотечественник?»…

Точно так же трудно будет, по всей вероятности, отыскать и специалистов, которые бы занялись «серьезным изучением» статей, исчисленных в указателях, изданных гг. Богушевичем и Бенардаки. Предисловие, наверное, полагает, что такие специалисты найдутся, но, по нашему крайнему разумению, это была бы уж слишком жалкая специальность, и для чести науки мы желали бы думать, что предисловие ошибается.

Нелепость изданных ныне двух указателей превосходит всякое вероятие, и об них не следовало бы говорить иначе, как только для смеху. Но издатели объявляют, что хотят издать со временем указатели ко всем русским журналам, и потому мы решаемся сказать им несколько серьезных слов. Нам жаль мозольного труда переписчиков, которых они нанимают, вероятно, – списывать из старинных журналов заглавия статей, помещенных в отделе наук, художеств, критики, сельского хозяйства и т. д. Ведь эти самые переписчики могут употребить свой труд гораздо производительнее, переписывая, например, хоть студентские лекции вместо этого старого хламу.