Уинтер-Энд

ПРОТОКОЛ № 2 — 16 МАЯ.

Подозреваемый (ПД) отказался от присутствия адвоката.

ДТ: Сейчас ноль девять сорок пять. Присутствуют шериф Дейл Тауншенд и лейтенант Брюс Уоттс из Управления шерифа округа Арустук, а также подозреваемый, именуемый в дальнейшем «Джоном, родства не помнящим».

БУ: Начнем, мистер Джон, с того, что произошло вчера. Как вы провели вчерашний день?

ПД: Я удивился, снова увидев вас здесь, шериф. Я полагал, что у такого занятого человека, как вы, могли бы найтись поутру дела поинтереснее.

ДТ: Вообще-то, Джон, дела поинтереснее у меня и вправду имеются. И только ваше упрямство не дает мне заняться ими. Почему вы не хотите рассказать нам свою точку зрения на случившееся? Тогда у нас имелось бы два взгляда, а не только наша реконструкция происшествия, в которой вы, должен вам сказать, выглядите очень плохо.

ПД: Я сомневаюсь, что вы поверите моим словам, так какой же мне смысл что-то вам рассказывать? Я мог бы сказать, что провел целый день в заведении «Ассоциации любителей бифштексов Новой Англии», играя там в вист — и что, большая мне была бы от этого польза?

БУ: Ну, мы ведь всегда можем проверить ваш рассказ. И если он окажется правдивым, нам удастся взглянуть на имеющиеся у нас улики по-новому.

ПД: Ладно, спасибо, что так понятно все объяснили, лейтенант. А то я до сегодняшнего дня не понимал значения слова «алиби».

ДТ: Вы знали Анджелу Ламонд?

ПД: У вас есть семья, шериф Тауншенд? Жена? Дети?

ДТ: Это что — угроза?

ПД: Любознательность, не более того. Я сижу в тюрьме и вряд ли могу чем-нибудь вам угрожать. Так что же, есть?

БУ: Давайте вернемся к событиям пятнадцатого числа сего месяца.

ПД: Я предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом.

Остальное я читать не стал. Подозреваемый ничего не рассказывал; когда его спрашивали о преступлении, он увиливал от ответа и начинал рассуждать на другие темы — история, спорт, религия. Все, что мне требовалось, я получил. Я почувствовал его. Остальное придет потом.

Глава 2

На следующее утро в шесть часов я выхожу, зевая, из своего дома и спускаюсь по ступенькам к машине. Воздух прохладен и чист, как бывает только на рассвете. Я сажусь на водительское кожаное кресло, сумку ставлю на пол возле пассажирского. Противоугонное устройство — не родное, встроенное, поскольку машина моя слишком стара для нынешних стандартов, — отключается, едва я вставляю ключ в замок зажигания, а когда двигатель оживает, я думаю, в миллионный уже раз, что вожу сущий анахронизм.

Машина, на которой я еду, направляясь на север, по мосту через реку Чарльз, — это «стингрэй-корвет» выпуска 1969 года. Под ее серебристо-серым капотом кроется V-образный восьмицилиндровый двигатель на семь литров, развивающий мощность немногим больше 400 лошадиных сил. Если бы у меня имелся психоаналитик, он сказал бы, наверное, что я пытаюсь скомпенсировать какие-то мои недочеты.

Может, и так. Ухода мой «корвет» требует изрядного, бензина жрет много. Наверное, он компенсирует отсутствие семьи.