По возвращении в Лондон, утром 7 октября, Черчилль узнал сразу несколько новостей, а именно, что Роулинсон эвакуировал свой штаб в Брюгге, что морские бригады ведут бои на переднем крае и… что у него родилась вторая дочь, Сара. На следующий день на заседании Совета министров его встретили как героя; Асквит вспоминал, что Черчилль находился в отличной форме и был в восторге от своего приключения. А между тем Антверпен погибал под градом тяжелых снарядов, морские бригады оставили свои траншеи, и утром 10 октября бельгийцы сдались, тогда как британцы, избежавшие плена, отступали на юг вдоль побережья. «Бедняга Уинстон очень подавлен, – заметил в тот день премьер-министр, – он полагает, что его миссия ни к чему не привела».
Это не совсем так: задержав немцев у Антверпена еще на семь дней, воодушевленные Черчиллем бельгийцы позволили союзникам перегруппироваться южнее и укрепить всю линию обороны от Кале до Ньюпорта. Благодаря этому северо-запад Франции и даже юго-восток Бельгии кайзеровские войска так и не смогли захватить до самого конца войны, и в результате многие события изменили свой ход. Но консервативная британская пресса смотрела на все другими глазами; получая только самый минимум стратегических сведений и по-прежнему испытывая лютую ненависть к ренегату Черчиллю, газеты исчерпали запас уничижительных слов, ругая на все лады его «частные экскурсии» в Дюнкерк и Антверпен. Так, «Морнинг пост» говорила о «дорого обошедшейся антверпенской ошибке», ответственность за которую лежит на Черчилле; а «Дейли мейл» обличала «показательный пример вопиющей неорганизованности, за которую заплатили многими жизнями». Такие оценки были далеки от истины: «экскурсии» первого лорда всегда предпринимались с согласия правительства и зачастую по просьбе правительства; делать Черчилля ответственным за падение Антверпена значит грешить против истины; а что до «многих жизней», которые унесла эта операция, то потери британцев составили пятьдесят семь человек, что явно не так много в сравнении с шестьюдесятью тысячами убитых на главном фронте, проходившем южнее, не говоря уже о двухстах тысячах погибших у французов… И потом, обе противоборствующие армии еще рыли траншеи, зарываясь в землю от побережья Северного моря до швейцарской границы, мясорубка только начиналась.
Но общественному мнению об этом ничего не могло быть известно, и многие министры потихоньку отдалялись от героя вчерашнего дня: у победы много родителей, зато поражение всегда сирота. Да и разве не понес Королевский флот чувствительные потери за эти два месяца? Три крейсера потоплены у голландских берегов, еще один уничтожен у Лох-Ив, два дредноута пошли на дно у Скапа-Флоу; а за этим последовал еще и обстрел германским флотом Хартлепула, Уитби и Скарборо на восточном побережье Англии. В связи с ростом нападок на него Черчилль подумывает об отставке, считая свое положение пошатнувшимся.
Однако его энергия отнюдь не ослабла: с 8 октября он организует авиационный налет на железнодорожный узел Кёльна и ангар цеппелинов в Дюссельдорфе. Неделю спустя по просьбе французов он распорядился подвергнуть жесточайшей бомбардировке с моря колонны немецких войск, наступавших вдоль побережья, задействовав также морскую пехоту для укрепления обороны Остенде. Эта комбинированная операция была весьма успешной, но престиж Черчилля так и не восстановился. В Великобритании ругали неизлечимую беспомощность правительства и убожество его военной политики. Старый политический лис Асквит прекрасно знал, что надо бросить кого-нибудь на съедение прессе и обществу, но в разгар войны обойтись без Черчилля было решительно невозможно. Оставался только князь Людвиг фон Баттенберг, первый морской лорд, чьи немецкие корни заочно вызывали к нему ненависть в народе… Несмотря на сильный акцент, князь Людвиг, член королевской семьи, был настоящим патриотом, удостоенным многих наград, и Военно-морской флот был страстью его жизни. Но по государственным соображениям или, скорее всего, из политической предосторожности его нужно было убрать, и принц подчинился, подав в отставку 28 октября.