Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Но было ли все настолько опасно? Если вспомнить прошлые баталии Черчилля, то могло создаться впечатление, что ничего нового и катастрофичного в его карьере не происходило. Споры с однопартийцами никогда не были для него серьезным препятствием в отстаивании убеждений. В конце концов, неслучайно он дважды менял партийную принадлежность. Но прошлое не всегда способно дать правильный ответ, особенно если за полем зрения остаются важные нюансы настоящего и не придается должного значения набирающим силу тенденциям будущего. Даже беглого взгляда на сложившуюся в конце 1930 года ситуацию достаточно, чтобы понять, насколько отличалось положение Черчилля от партийных разногласий первой четверти XX века. Если в 1904 и 1924 годах еще было куда уйти для продолжения политической деятельности после разрыва с собственной партией, то в 1930 году такого места уже не было. Либералы лишились былого преимущества и уже не могли считаться серьезной политической силой. Лейбористы, наоборот, стремительно развивались, но объединение с ними для закоренелого антисоциалиста было маловероятным и труднореализуемым вариантом. Оставалось только хранить верность консерваторам, что Черчилль и сделал, признавшись Эмери: «Я собираюсь держаться за тори с цепкостью пиявки»[248].

Сохранение верности Консервативной партии было выходом не только единственным, но и малоперспективным. Даже выступив открыто против Болдуина и одержав над ним победу, Черчилль все равно в тех условиях не мог бы стать лидером тори, а соответственно не сумел бы возглавить правительство. Для этого у него было слишком много недоброжелателей. А его мнение слишком часто подвергалось порицанию. Да и у действующего лидера уже был на примете человек, которому он с гораздо большей радостью передал бы бразды правления после своего ухода на покой — Невилл Чемберлен[249].

Все эти несложные размышления приводили к неутешительному выводу, что, оставаясь в партии, у Черчилля были иллюзорные шансы стать премьером. Но меньшего он не хотел. Ему уже двадцать лет как прочили этот пост. И теперь, после стольких лет продвижения наверх, преодоления сложнейших преград, получения уникального опыта государственного управления и работы на ключевых позициях в правительстве, он мог навсегда лишиться этой возможности. Черчилль хотел руководить, и его трагедия в 1930-е годы заключалась в том, что в этот злосчастный период он был лишен такой возможности. Почему? Он сам ответил на этот вопрос в своей автобиографии: «Чтобы с достоинством и уверенно возглавлять партию или государство, необходимо, чтобы твои лидерские качества и идеи отвечали не только запросам, но и вкусам обоих»[250].

В сложившейся непростой ситуации его взгляды не соответствовали «запросам и вкусам» партии. И в этих враждебных условиях Черчилль принимает тяжелое решение о выработке новой модели поведения. Не соглашаясь с мнением руководства тори и в то же время не имея возможности покинуть консерваторов, он формально остается в их рядах, а де-факто начинает формировать вокруг себя новую партию из своих приверженцев и единомышленников. «Никогда нельзя победить, идя по пути наименьшего сопротивления», — заметит он в годы Второй мировой войны[251]. Выбранный им путь не обещал быстрых лавров; дорога, по которой он решил идти, имела множество проблем и не сулила высоких шансов на успех. Даже у хорошо его знавших коллег были сомнения в перспективности выбранной стратагемы. Еще в 1920 году Дэвид Ллойд Джордж иронично заметил ему: «Для того чтобы иметь партию, нужны последователи. У вас, Уинстон, их нет»[252]. На самом деле последователи были. Только удастся ли их сохранить, а также хватит ли у Черчилля времени и сил, чтобы добиться желаемого? Это были уже иного рода вопросы, и отвечать на них в 1930 году не взялся бы даже самый проницательный аналитик.

Нелегко начинать путь, зная, что двигаться по нему придется в неблагоприятных и даже враждебных условиях, а конечная цель при этом может так и остаться недостигнутой. Обычно в таких случаях рассчитывать на помощь рационального объяснения не приходится. Силы черпаются из иных источников, таких как вера и убеждения. Именно на них и станет опираться Черчилль, признаваясь своему сыну, что «чувствует себя гораздо сильнее после начала обсуждения индийского вопроса». «Великое утешение — заниматься темой и беспокоиться о вопросах гораздо более важных, чем должность, партия или дружеские отношения»[253]. Эту мысль Черчилль разовьет и в беседе с кузеном, 9-м герцогом Мальборо (1871–1934): «Политика слишком грязна для письменных слов. Я чувствую себя крепким и сильным»[254].