Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Первым ответ на этот вопрос дал его сын Рандольф: «Как и Ф. Э. Смит, преувеличивающий информацию о своей бедности в юные годы, отец преувеличивал собственное невежество и необразованность. Они оба подсознательно ощущали, что их успехи в последующие годы засияют еще ярче на фоне мрачных тонов прежней бедности и глупости»[181].

Весьма стандартный прием, который распространен среди авторов, демонстрирующих, как из бедности в ранние годы они, благодаря своей настойчивости, упорству, смекалке, силе воли и прочим добродетелям, смогли сколотить состояние в зрелый период, либо (как в нашем случае) шагнуть от неудач в учебе к процветанию в литературной и управленческой деятельности. Но Черчилль был не так прост, чтобы ограничиться использованием только хорошо зарекомендовавшего себя приема. Если присмотреться к его сочинениям, то всегда за бросающимся в глаза смыслом скрывается еще один семантический пласт. Черчилль один из тех писателей, кто любит держать фигу в кармане. На этот раз скрытый подтекст сводится к тому, что, несмотря на трудности раннего периода жизни, он был избран судьбой для свершения великих дел. Именно этот тезис имел для него принципиальное значение. Особенно в 1930 году, когда начался период его изоляции и будущее ставило гораздо больше мрачных вопросов, чем давало обнадеживающих ответов.

Для обоснования собственной избранности Черчилль прибегает к альтернативной истории. Он вспоминает ключевые эпизоды из своего прошлого и предлагает читателям пофантазировать, насколько изменился бы дальнейший жизненный путь автора, если бы эти эпизоды сложились по-иному. Например, сдача экзаменов. «Практический вывод таков: не спроси меня престарелый, уставший член Комиссии по делам гражданской службы про эти квадратные или даже кубические косинусы и тангенсы, которые я задолбил всего неделю назад, ни одна из последующих глав этой книги так никогда и не была бы написана». Он мог бы посвятить себя Церкви, стать колониальным администратором или заняться финансами в Сити. «В общем, моя жизнь пошла бы совершенно иной колеей, что изменило бы жизни многих других людей, которые, в свою очередь, и так далее, и так далее…»[182].

Черчилль довольно часто обращался к альтернативной истории, описывая, что могло бы произойти, если бы не… Но в мемуарах «Мои ранние годы» подобные размышления получили дополнительное развитие. Автобиография создавалась в период, когда, как верно заметила Анна Себба, автор «болезненно переживал свое исключение из правительства, и ему необходимо было создать образ, который соответствовал бы его представлению о том, что он будет спасен судьбой и сохранен для исполнения важной роли»[183]. В момент работы над мемуарами Черчилль находился в тяжелом положении и нуждался в стимуле для продолжения борьбы. Он его нашел в альтернативной личной истории, придя к выводу, что даже мрачный путь сегодня может завтра вывести на сияющую вершину. Он вновь возвращался к ключевым событиям своей молодости и убеждал себя в том, что те эпизоды, которые первоначально воспринимались им как неудача или провал, уже через несколько месяцев обретали новые краски, выводя к свершениям и принося популярность.

Одним из таких эпизодов стало пленение во время Англобурской войны. Этому военному конфликту в мемуарах уделено много внимания: из двадцати девяти глав — десять, из них пленению и побегу — четыре. В представлении автора, его пленение бурами произошло случайно, и если он кого и мог винить в этом происшествии, то только себя. Не покинь он уцелевший после противостояния с бурами бронепоезд и не устремись на помощь своим, он, скорее всего, целым и невредимым присоединился бы к регулярным войскам. Но все произошло иначе. Он наткнулся на неприятеля, а попав в плен, оказался «отрезан от войны, которая сулила бесчисленные приключения и неограниченные карьерные перспективы», и теперь был вынужден размышлять над тем, какие «горькие плоды способна приносить добродетель».

Прошло тридцать лет, и то, что сначала казалось трагедией, теперь воспринималось не иначе как благословение судьбы: «Умей я предвидеть будущее, я бы понял, что этому горестному происшествию было суждено заложить основу всей моей жизни в будущем». Своим дерзким побегом Черчилль «завоевал известность на родине» и «обеспечил голоса многих избирателей». Одновременно с популярностью выросли и доходы от опубликованных книг, «позволившие ни от кого не зависеть и баллотироваться в парламент». Сложись все иначе, вернись он на бронепоезде к своим, его «возможно, вознесли бы до небес и всячески обласкали», но не прошло бы и месяца, и он «мог пасть при Коленсо», как это случилось с несколькими его знакомыми[184].

Следуя этой логике, начавшаяся в 1930-х годах политическая изоляция Черчилля была еще не так страшна. Кто знает, к чему его готовит судьба, в очередной раз закаляя в новых испытаниях?