Уинстон Черчилль

В середине 90-х годов прошлого века набат истории ударил по британской аристократии. На Олимп политики начала восходить буржуазия. Теперь дворянское звание можно было купить за деньги. С противоположного берега Атлантики Эмерсон с грустью писал об Англии: “Не существует страны, где более поклонялись бы богатству”. Будущий премьер Г.Асквит попытался облагородить образ своей страны: “Несправедливо говорить, что все здесь следуют лишь материализму и накоплению богатств”. Лидер восходящей партии либералов говорил о системе производства, которая губит вторую - бедную Англию. При невероятных богатствах, накопленных Лондоном, ее неоспоримом морском всемогуществе и главенстве в мировой торговле система эксплуатации заставляла усомниться в английском гуманизме. Рабочий в богатейшем городе мира получал пару десятков фунтов стерлингов в год. Закон позволял женщинам работать три ночные смены при шестидневной рабочей неделе. Детская смертность в непревзойденном индустриальном Бирмингеме составляла почти сто жизней на тысячу родившихся. Более двенадцати миллионов англичан (из общего населения в 45 миллионов человек) жили на грани хронического голода.

И на противоположном полюсе горели возбуждением. То был золотой век предпринимательства, когда средний класс, буржуазия Британии быстро набирала силу. Эта сила волей-неволей обращалась против символа респектабельности и стабильности - викторианского века с его частными школами, профессиональной системой управления и устоявшимися политическими партиями, определившими правила игры в Вестминстере (где британский парламент служил моделью для мировой политической науки). Старая викторианская Англия уходила вместе со своим последним “классическим” политиком Гладстоном, пребывавшим на политической сцене более шестидесяти лет. Тех самых лет британского всемогущества, которым уже не было возврата. Королева Виктория нашла Гладстону весьма характерного преемника, символизирующего новую эпоху - лорда Арчибальда Розбери, о котором хорошо его знавшая Марго Асквит сказала: “Я думаю, что лорд Розбери имел бы более крепкую нервную систему, если бы не был так богат”. Сам Розбери однажды признался, что в жизни у него были три великих желания : жениться на богатой наследнице, выиграть скачки в Дерби и стать премьер-министром. Он женился не просто на богатой наследнице, а на наследнице Ротшильдов. Его лошадь не просто взяла первый приз Дерби, а сделала это три раза. Что касается премьерства, то он достиг его не приложив никаких стараний: он понравился королеве Виктории и ее никто не сумел переубедить.

Розбери был на свой лад философом: “Существует лишь две высшие радости в жизни, - сказал он, - Одна идеальная, другая реальная. Идеальную радость человек испытывает когда получает от своего суверена высшую правительственную должность. Реальная радость охватывает его тогда, когда он отказывается от этой должности”. Приход Розбери к власти многое означал для оставшейся вдовой леди Дженни Черчилль и ее сыновей. Леди знала Арчибальда Розбери много лет и у них были совпадающие взгляды на политику и литературу. Оба скептически воспринимали традиции и с легкостью воспринимали новое. Скажем, Дженни Черчилль была первой в Лондоне, устроившей у себя дома электрическое освещение. Но знакомство с премьером было не самым большим общественным активом вдовы лорда Рендольфа. Таковым можно считать близкое знакомство с наследником престола Эдуардом - принцем Уэльским, которому в 1895 году было пятьдесят четыре года и которого знать Европы называла “профессиональным любовником”. Принц Эдуард не отличался глубоким интеллектом, но он умел ценить ум других и в число этих других входила американка Дженни Черчилль. Если принц собирался созвать званный вечер, то список гостей часто составляла Дженни, знавшая его друзей, пристрастия, вкусы - музыкальные, гастрономические и прочие.

Именно в эти годы Дженни Черчилль становится наставником, поверителем тайн и доверенным лицом своего сына. Позднее Черчилль писал об этой дружбе: “Моя мать всегда протягивала мне руку помощи и совета… Она вскоре стала моим ревностным союзником, обсуждая мои планы и защищая мои интересы со всем ее влиянием и безграничной энергией… Мы работали вместе скорее как брат и сестра, чем как мать и сын. По меньшей мере, так казалось мне. И так продолжалось до конца”. Вплоть до своей смерти Черчилль хранил на письменном столе бронзовый слепок руки матери. Нет сомнения, что леди Черчилль стала определяющим фактором развития и становления своего сына. Она не только наставляла его со всем свойственным ей умом, мужеством и энергией, но постоянно формировала его характер посредством дискуссий, переписки, обмена мнениями, дружеской ориентацией. Думая о будущем сына, она знакомила его с наиболее влиятельными фигурами эпохи, возбуждая в нем амбиции, столь свойственные его отцу, но им не осуществленные.