Уинстон Черчилль

Немцы недооценили решимость англичан, единство британской элиты в роковых вопросах назревающей политической бури. Они не распознали ее решимости, приняли британскую вежливость за слабость. Германский посол Лихновский подавал премьер-министра Асквита как “бон вивана, неравнодушного к женщинам, особенно молодым и красивым… любящего веселое общество и хорошую кухню… выступающего за взаимопонимание с Германией, относящегося ко всем вопросам с веселым спокойствием”. Короля Лихновский считал “не гением, но простым и доброжелательным человеком с большим здравым смыслом”. Восхищение Лихновского вызывал сэр Эдуард Грей: “Простота и честность его манер обеспечивают ему уважение даже оппонентов… Его авторитет неоспорим”. (Все это говорит лишь о том что немцы не знали Грея, сыгравшего критическую роль. Пятидесятидвухлетний бездетный вдовец быстро терял зрение. Он оставил традиционный британский спорт, поскольку уже не видел мяч. Врачи боялись говорить, что скоро он не сможет читать - это означало убить его. Врачи рекомендовали полугодичный отдых). О Черчилле Лихновский писал канцлеру Бетман-Гольвегу: ”Он приятный и просто гениальный, но очень тщеславен, ему хочется играть блестящую роль…нужно избежать всего, что ранило бы его самолюбие. Я не склонен преувеличивать его влияние на формирование внешней политики правительства. Сэр Эдуард Грей и Асквит считают его слишком импульсивным и переменчивым”. В целом же англичане теряют бойцовские качества. Средний англичанин “либо является членом клуба, либо желает быть им… Британские джентльмены из обеих партий имеют одинаковое образование, оканчивают одни и те же колледжи и университеты, имеют одинаковые увлечения - гольф, крикет, теннис или поло - и проводят уик-энды на природе…Англичане не любят скучных людей, отвлеченные схемы и самодовольных педантов; они любят дружелюбных партнеров”. Создавался образ расы на изломе, не способной променять свой покой на сознательные жертвы. Немцы игнорировали трезвый анализ англичан и их решимость.

Между тем Черчилль так излагал палате общин свое видение обстановки в Европе: “Причины, которые могли бы повести к всеобщей войне, не изменены и часто напоминают нам о своем присутствии. Ни в малейшей степени не ослаблен темп военно-морских и военных приготовлений. Напротив, мы являемся свидетелями того, как в текущем году континентальные державы увеличили расходы на вооружения, превосходя все прежние цифры. Мир вооружается так, как никогда ранее. Все предложения введения ограничений были до сих пор неэффективными”.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЕВРОПЕЙСКИЙ КОНФЛИКТ

Остерегись вступать ты в драку,

но попав в нее, держись;

заставь врага тебя бояться

У. Шекспир

Я посвятил больше времени

самовыражению, чем самодисциплине.

У. Черчилль

Более века англичане и русские смотрели друг на друга с немалым недоверием. Постепенно взаимная подозрительность стала сменяться симпатией: срабатывал фактор Германии. Дух, который владел Германией, может быть, лучше всего выражен адмиралом Тирпицем, чьи превосходные мемуары дают картину постепенного раскола Европы. Мощь, по Тирпицу, всегда предшествует Праву. Великими народы создает лишь стремление к властвованию - именно по этому пути устремилась Германия. Тирпиц полагает, что Германии требовалась более внимательная и уважительная политика в отношении России, тогда Германия была бы непобедимой на суше и догнала бы Британию на морях. Воспоминания гроссадмирала, как и мемуары его политического противника - канцлера Бетман-Гольвега убеждают в том, что Германией все более правила военная каста, олицетворенная в конце грядущей войны Людендорфом.

(В послевоенных тяжелых размышлениях дипломаты Германии видели истоки ее поражения прежде всего в том, что они вызвали неисправимый антагонизм Запада, Британии в первую голову. Они согласились в том, что, “если сказать по правде, мы росли слишком быстро. Мы должны были как “младшие партнеры” британской мировой империи набирать силу постепенно, следуя примерно той политике, которой руководствовались Франция и Япония. Если бы мы шли по их пути, у нас не перегрелись бы моторы нашего индустриального развития. Мы не превзошли бы Англию так быстро, и мы избежали бы смертельной опасности, в которую мы попали, вызвав всеобщую враждебность”. Так писал посол Германии в США граф Бернсторф. Он считал, что Германия, если бы она не бросила вызов Британии на морях, то получила бы помощь в борьбе с Россией. В любом случае при индустриальном росте Германии ей нужно было мирно пройти “опасную зону”, а через несколько лет с германским могуществом в Европе никто не рискнул бы состязаться. Но в будущем, полагал Бернсторф, Германии все же пришлось бы выбирать между континентальным колоссом Россией и морским титаном Британией. Германия сделала худшее для себя - оттолкнула обоих, да еще и к взаимному союзу).