Уинстон Черчилль

Лорд Моран беседовал об Уинстоне Черчилле с умирающим Бренданом Бракеном, одним из ближайших его друзей. “Вы и я думаем об Уинстоне как о самопоглощенном человеке; он никогда не ограничивал себя ничем, но еще в далеком детстве он сознательно решил изменить свой характер, быть твердым и жестко воспринимать окружающее. Это было нелегко для него. Видите ли, Чарльз, Уинстон всегда был “в отчаянии”. Художник Оршен, который писал его после событий в Дарданеллах, обычно говорил о чувстве беспомощности у него в лице. Он называл его человеком, погруженным в беспомощность. Уинстон был уверен, что больше не будет участвовать в общественной жизни. Казалось, там не оставалось места для него. Это его страшно печалило. Затем, в течение десяти лет, которые он провел в одиночестве перед второй мировой войной, он продолжал говорить: “Я конченный человек”. Он был абсолютно уверен, что никогда не вернется к государственным должностям, так как каждый смотрел на него как на неуравновешенного человека… Уинстон всегда чувствовал себя сломанным, если не был занят чем-либо”.

Всю свою жизнь Черчилль вел бой с приступами тоски, депрессии и отчаяния. “Уинстон Черчилль, подобно своему предку, первому герцогу Мальборо, - пишет Э.Сторр, - страдал от продолжительных и постоянно повторяющихся приступов депрессии; и никакое понимание его характера невозможно без учета этого центрального фактора. Он сам называл свою депрессию “Черным псом”; и тот факт, что у него была под рукой кличка, говорит о том, что это был достаточно частый и знакомый компаньон. Но на протяжении больших периодов своей жизни Черчилль с успехом побеждал свою депрессию”.

Черчилль, конечно, не единственный пример, когда великий человек страдает от периодически повторяющейся депрессии. У Гете был похожий темперамент, таким же был Шуман, Толстой и многие другие. Соотношение между великими свершениями и склонным к депрессии темпераментом еще предстоит проанализировать, но почти нет сомнений в том, что, в некоторой степени, депрессия действует как катализатор. “Когда депрессия овладевает личностью, страдающий погружается в отчаяние и бездеятельность, которые могут быть так глубоки, что делают человека неподвижным. Преодолеть это жалкое состояние становится делом первостепенной важности; поэтому личность, подверженная депрессии, прежде чем ее давление станет всесильным, периодически погружает себя в состояние активности, отказывается от отдыха и релаксации и совершает больше, чем способно сделать большинство людей именно потому, что он не может позволить себе остановиться. Мы не знаем, как много людей исключительной творческой силы имели склонность к депрессии, часто это скрывалось. Но то, что многие были в их числе, и Черчилль был одним из них, можно утверждать определенно”.

Лорд Эшер в 1917 году довольно метко определил, возможно, главную слабость Черчилля: “Он решает великие проблемы при помощи ритмичного языка и быстро становится рабом своих собственных фраз. Он обманывает сам себя, приходя к убеждению, что придерживается широких взглядов, в то время как его мозг фиксирует относительно частные аспекты вопроса”. Военный историк Б.Лиддел Гарт согласен с тем, что у Черчилля всегда проявлялась тенденция концентрироваться на одной проблеме, забывая о других, определяющих всю ситуацию. “У него не хватало способности сопоставить одну часть с другой, а все части с целым. Человек может достигать успеха как тактик, не выявляя способности к “сравнению” основополагающих частей и выработке чувства пропорции, из которого оно вытекает - но он в этом случае почти определенно теряет качества стратега, тем более великого стратега”.

Р.Родс Джеймс полагал, что Черчилль не отличался особым даром предвидения, он фиксировал лишь непосредственную ситуацию. “Не будет попыткой принизить значение его огромного интеллекта, если мы скажем, что этот интеллект был направлен прежде всего на решение непосредственно выдвинутых современностью проблем, а не на предотвращение опасностей будущего”. Это, возможно, объясняет, что нынешние политики видят в Черчилле лишь примечательную фигуру прошлого, а не постоянного спутника при решении все новых и новых проблем.

Критики никогда не жаловали литературный стиль Черчилля, который прямо следовал великой традиции Гиббона, Сэмюэля Джонсона и Маколея, возвращая английскому языку блеск титанов восемнадцатого века. Оксфордский критик писал в 1928 году, что “такое красноречие фальшиво, потому что оно искусственно… образы статичны, метафоры безграничны… создается фальшивая драматическая атмосфера, целый парад риторических императивов”. Но миллион читателей, обратившихся к книгам Черчилля, думают иначе, и Нобелевская премия по литературе тому свидетельство.