Уинстон Черчилль

И к этому добавлялось немного третьего, немного личного: необъяснимая, и в то же время не столь необъяснимая, околдовывающая личная тяга к великому истинному народному трибуну, с которым он соединился в этой борьбе — к Ллойд Джорджу. Глядя поверхностно, вряд ли можно было найти двух столь непохожих людей: Черчилль — английский аристократ, Ллойд Джордж — уэльский, кельтский почти что пролетарий; Черчилль — занесенный в повседневную политику воинственный романтик, Ллойд Джордж — прошедший сквозь огонь, воду и медные трубы профессиональный политик и реалист; Черчилль со своей в высочайшей степени сдержанной и обычной частной жизнью, Ллойд Джордж — пользующийся дурной славой охотника за женщинами, перед которым ни одна секретарша не была в безопасности; Черчилль — строжайшей финансовой чистоты (пока в 1919 году наследство не сделало его финансово независимым, он зарабатывал каждый пенс, который тратил, и часто пребывал в денежных затруднениях); Ллойд Джордж, говоря попросту — коррумпированный, был единственным английским политиком столетия, который за время своей карьеры накопил огромное состояние. Черчилль почти самоубийственно склонный к опасностям и отважный; Ллойд Джордж физически скорее трусливый и нервный. Черчилль глубоко порвал со своим собственным сословием; Ллойд Джордж — герой и вождь своего класса.

И тем не менее обоих связывало нечто, что отличало их от других видных министров либеральной эры — высокообразованных, изысканно буржуазных, достойных, возможно слегка гипсовых фигур, которые тогда образовывали «кабинет исключительно первых скрипок» и показательным образом все впоследствии во время войны оказались несостоятельными. Это произошло даже с Асквитом — премьер–министром, человеком необычного авторитета, резкости суждений, силы интеллекта и политического умения. Он был возможно величайшим премьер–министром мирного времени, какой был у Англии в 20‑м веке, однако в войне он не справился со своими обязанностями — в то время как Ллойд Джордж, тогда «нездоровый» левый радикал и почти пацифист, как известно позже, когда пришло время, сосредоточил силы Англии в Первой мировой войне и привёл её к победе, как это сделал Черчилль во Второй мировой. Врожденное воинское объединяло обоих, а также артистическое стремление, фантастически азартное в них: оба занимались политикой со страстью и полной самоотдачей, что пугало бы обычных буржуазных политиков и часто действительно пугало. У обоих, короче говоря, была гениальность, оба были одержимыми, к которым спокойные нормальные англичане относились с глубоким подозрением, однако при этом обладали демонической силой, которую они снова и снова делали неотразимой; в том числе и друг для друга — иначе быть и не могло.

При этом не следует упускать из вида, что они в то же самое время были конкурентами. Оба были безмерно честолюбивы. Было ясно, что однажды на самой вершине для них обоих места не будет. Однако до поры до времени вопрос был скорее в том, будет ли там место лишь для одного из них, не закроют ли раз и навсегда здоровые среднестатистические массы им дорогу наверх. И пока они были естественными союзниками, братьями и соратниками, соревновавшимися в смелости и радикальности: «ужасные близнецы» в глазах своих противников.

Премьер–министра Асквита это партнерство уже давно стало тревожить. Оно часто вынуждало его идти дальше, чем он собственно желал; также он в нём предчувствовал силу, которая его однажды смогла бы свергнуть. Так что в конце концов он его подорвал. Способ, каким он это совершил, делает честь его политической и психологической проницательности.

Он сделал нечто совершенно простое: он сделал Черчилля Первым лордом Адмиралтейства, министром военно–морского флота — и именно в правильно рассчитанный момент, когда впервые для Англии война была на пороге — после инцидента в Агадире и марокканского кризиса летом 1911 года.

В радикале Черчилле он диагностировал воина Черчилля — и он правильно заключил, что ему требуется лишь поставить воину задачу, чтобы избавиться от радикала. Отныне «радикальный период» у Черчилля как ветром сдуло. Бедняки были забыты. У судьбы для него явно было в планах всё же нечто иное, великое, нежели «что–то сделать для них». С того дня в октябре 1911 года, когда он принял Адмиралтейство, Черчилль уже вёл в душе войну. Ещё за два года до этого Черчилль в качестве министра экономики вместе с министром финансов Ллойд Джорджем в самый разгар гонки по перевооружению флотов с Германией отклонил требование денег на постройку новых дредноутов: близнецам нужны были деньги для их социальных реформ, и они хотели также доставить неприятности консервативному адмиралу. Теперь Черчилль года за годом представлял на рассмотрение самые огромные морские бюджеты в английской финансовой истории. Напрасно протестовал Ллойд Джордж. Партнерству пришёл конец.