Уилл Грейсон, Уилл Грейсон

Перестать плакать удается не сразу. В качестве носового платка я использую перчатку, наблюдая за тем, как по моим вытянутым ногам ползет тень от навеса по мере того, как поднимается солнце. Наконец уши мои в тени замерзают, я встаю и иду через парк домой. По дороге я некоторое время листаю список контактов, потом звоню Джейн. Не знаю зачем. Просто такое чувство, что надо кому-то позвонить. Я, как ни странно, все еще испытываю желание, чтобы кто-нибудь распахнул двойные двери зала. Срабатывает автоответчик.

– Извини, Тарзан, Джейн занята. Оставь сообщение.

– Джейн, привет, это Уилл. Я просто хотел с тобой поговорить. Я… сказать чистую правду? Я сейчас целых пять минут просматривал список людей, кому можно позвонить, и из всех захотелось только тебе, потому что ты мне нравишься. Очень нравишься. По-моему, ты потрясающая. Ты просто… эм. Умнее, и смешнее, и красивее, и просто … ее. Ну, вот. Это все. Пока.

Придя домой, я звоню папе. Он берет трубку на последнем гудке.

– Ты не можешь позвонить в школу и сказать им, что я заболел? – прошу его. – Мне надо было уйти домой.

– Ты там в порядке, дружище?

– Да, – отвечаю я. – В порядке. – Но в голосе опять эта дрожь, и кажется, что я снова сейчас по какой-то причине расплачусь.

– Ладно. Хорошо. Я позвоню, – соглашается папа.

Пятнадцать минут спустя я валяюсь на диване в гостиной, положив ноги на кофейный столик. Я смотрю на экран телика, хотя он выключен. В левой руке держу пульт, но у меня даже нет сил, чтобы нажать сраную кнопку и включить телевизор.

Вдруг я слышу, что открывается дверь гаража. Через кухню входит папа, садится рядом со мной, довольно близко.

– Пятьсот каналов, – говорит он, – а ничего не показывают.

– Ты взял выходной?

– Меня всегда есть кому прикрыть, – отвечает папа. – Всегда.

– Ничего не случилось.

– Я знаю. Просто захотел посидеть с тобой дома.

Я моргаю, и из глаз выкатывается несколько слезинок, но папа достаточно деликатен, чтобы промолчать. Я включаю телик, и мы смотрим какую-то передачу о «самых поразительных яхтах мира», на которых есть поле для гольфа или что там еще, каждый раз какая-то новая модная фишка.

– ААА-балдеть, – говорит папа саркастично, хотя в каком-то смысле обалдеть можно. Это, пожалуй, одновременно и круто, и нет.

Потом он выключает в телевизоре звук.

– Помнишь доктора Портера?

Я киваю. Он с мамой работает.

– У них детей нет, поэтому денег много. – Я смеюсь. – У них есть яхта, пришвартованная в гавани Бельмонт, этакая громадина со шкафчиками из вишневого дерева, привезенными из Индонезии, вращающейся кроватью «королевского» размера, которая набита пухом вымирающих орлов и все дела. Мы с мамой к ним на эту яхту год назад ужинать ходили, и за это время – часа за два – в восприятии она превратилась из предмета невероятной роскоши в обычную лодку.

– Предполагаю, что в этой истории есть какая-то мораль.

Папа смеется.

– Наша яхта – ты. Все те деньги, которые бы ушли на яхту, все время, пока мы бы на ней путешествовали… у нас вместо этого есть ты. Яхта, оказывается, просто лодка. А ты – такого не купишь в кредит, ты не утрачиваешь цену со временем. – Он снова поворачивается к экрану и через какое-то время добавляет: – Я так горжусь тобой, что и собой начинаю гордиться. Я надеюсь, что ты это знаешь. – Я киваю, в горле стоит ком, и я пристально смотрю беззвучную рекламу стирального порошка. Папа вскоре начинает бормотать себе под нос: – Кредит, люди, потребление… Наверняка тут должна быть какая-то игра слов.

– А что, если я не хочу учиться в Северо-Западном? Или если не поступлю?

– Ну, тогда я тебя разлюблю. – Секунду на его лице сохраняется серьезное выражение, а потом папа хохочет и включает звук.

* * *

Через некоторое время нам приходит в голову идея сделать маме сюрприз и приготовить на ужин индейку с чили. Когда я режу лук, звонят в дверь. Я тут же решаю, что это Тайни, и у меня из солнечного сплетения начинает лучиться внезапное облегчение.

– Я открою, – говорю я, протискиваюсь мимо папы и бегу к двери.

Вместо Тайни это оказывается Джейн. Она смотрит на меня, поджав губы.

– Какой код у моего шкафчика?

– Двадцать пять два одиннадцать.

Она игриво бьет меня в грудь:

– Так и знала! Почему ты не сказал?

– Просто не мог понять, какая из нескольких правд самая правдивая, – поясняю я.

– Надо открыть ящик, – говорит она.

– Гм. – Я делаю шаг вперед, чтобы закрыть за собой дверь, а Джейн остается стоять на месте, так что мы теперь почти касаемся друг друга. – У кошки же есть парень.

– Я, вообще-то, не кошка. Кошка – это мы. А я – физик. Ты тоже физик. А кошка – мы.

– Э, ну ладно, – киваю я. – У физички есть парень.