Уилл Грейсон, Уилл Грейсон

После того как в Неаполь ты съездишь,
В наших магазинах уже не интересно.
А если и в Милане ты побываешь,
То наш хлеб есть уже не станешь.

А после визита в Венецию
Ты поймешь, какими должны быть специи.
А после Болоньи вся ветчина
На родине будет тебе не годна.

Если ты трансатлантический гей,
Жизнь становится во сто крат трудней.
Когда ты увидишь Рим,
С трудом назовешь свой пригород родным.

впервые, за сколько я себя помню, мне кажется, что маме искренне весело. она даже подпевает. и когда тайни умолкает, она хлопает от души. мне кажется, пора заканчивать этот фестиваль любви, пока тайни с мамой не сбежали от меня и не сколотили группу.

я предлагаю помыть посуду, мама делает вид, что она от этого в полном шоке.

я: да я постоянно мою.

мама серьезно смотрит на тайни.

мама: правда.

а потом начинает хохотать.

это меня не особо радует, хотя я понимаю, что все могло пойти куда хуже тысячей различных способов.

тайни: а я хочу посмотреть твою комнату!

и это не означает, что у него ширинка расходится! когда тайни говорит, что хочет посмотреть твою комнату, это значит, что он хочет посмотреть… твою комнату.

мама: идите. посудой я займусь.

тайни: спасибо, миссис грейсон.

мама: энн. зови меня энн.

тайни: спасибо, энн!

я: да, энн, спасибо.

тайни хлопает меня по плечу. наверное, он хотел легонько, но мне кажется, что мне в руку только что въехал «фольксваген».

я веду его к себе и даже произношу «та-да!», открыв дверь. тайни встает в центре комнаты и осматривает все вокруг, непрестанно улыбаясь.

тайни: золотые рыбки!

он идет прямиком к аквариуму. я признаюсь, что если золотые рыбки когда-нибудь захватят мир и решат устроить военный трибунал, то меня ждет петля, потому что уровень смертности в моем маленьком аквариуме куда выше, чем если бы они жили во рве с водой возле какого-нибудь китайского ресторана.

тайни: а как их зовут?

о, боже.

я: самсон и далила.

тайни: правда?

я: она реальная стерва.

он наклоняется к баночкам с их кормом.

тайни: ты их таблетками кормишь?

я: ой, нет. это мои.

единственный вариант, чтобы я не забыл и рыбкам дать корм, и таблетки выпить – держать то и другое вместе. но я все же задумываюсь, не следовало ли убирать потщательнее. тайни теперь, разумеется, покраснел, и он ничего больше не спросит, а я хотя и не хочу вдаваться в подробности, но и не хочу, чтобы он думал, будто я лечусь от чесотки или типа того.

я: это от депрессии.

тайни: о, у меня она тоже бывает. иногда.

мы опасно близко подошли к разговору, какой у меня уже был с маурой. она заявила, что знает, каково депрессовать, а мне пришлось объяснять что нет, не знает, потому что ее печаль такой глубины никогда не достигает. я не сомневаюсь, что и тайни считает, что у него бывает депрессия, но это, наверное, потому, что ему сравнивать не с чем. но что я могу сказать? что я не просто приунываю, нет, депрессия – это основа моей жизни, всего меня, от мозга до костей? что если у него на душе тоска зеленая, то у меня – беспросветный мрак? и что я люто ненавижу эти таблетки, потому что моя жизнь слишком от них зависит?

нет, такого я сказать не мог. потому что на самом деле никто об этом слышать не хочет. даже если ты человеку нравишься, даже если тебя любят, такое люди предпочитают не знать.

тайни: а кто из них самсон, а кто далила?

я: если честно, я забыл.

потом он рассматривает книжки на полке, проводит рукой по клавиатуре, вращает глобус, который мне подарили после окончания пятого класса.

тайни: смотри-ка! кровать!

на миг мне кажется, что он сейчас на нее прыгнет, и она наверняка развалится. но он, улыбнувшись чуть ли не смущенно, осторожно садится на край.

тайни: удобная!

и как так вышло, что я встречаюсь с этим пончиком с яркой посыпкой? незлобно вздохнув, я усаживаюсь рядом. матрас прогнулся под тайни ущельем, разумеется.

но прежде, чем наступает неизбежный следующий момент, вибрирует мой телефон, лежащий на столе. я не планирую обращать на него внимание, но он снова дребезжит, и тайни говорит взять.

открыв телефон, я читаю, что там.

тайни: от кого?

я: да гидеон. интересуется, как дела.

тайни: гидеон, значит?

в его голосе явно звучит подозрительность. я закрываю телефон и возвращаюсь к кровати.

я: ты же к нему не ревнуешь?

тайни: ну как – он миловидный, юный, голубой, и вы видитесь каждый день. разве тут есть повод для ревности?

я целую его.

я: повода для ревности нет. мы просто друзья.

тут до меня кое-что доходит, и я начинаю хохотать.

тайни: что такое?

я: у меня в кровати парень!

какая глупая гейская мысль. мне, наверное, надо раз сто ножом вырезать на руке «НЕНАВИЖУ ВЕСЬ МИР», чтобы ее компенсировать.