Уик-энд на берегу океана

В наступившей тишине слышны были только громкие глотки Пино. Он, Пино, глотал грог и думал, что подливать кипяток в спиртные напитки — чисто бабская выдумка. Если бы спросили его, Пино, что, мол, ему больше по вкусу, он куда охотнее выпил бы виски в чистом виде. Александр прекрасный малый, ничего не скажешь, и парень здоровяк, а по части напитков вкусы у него тоже бабьи.

— А как поживает твой красавец доктор? — спросил Майа у Дьери. — Как он?

Никто не отозвался.

— Он умер.

— Кто?

— Верно, ведь тебя здесь не было, — сказал Пьерсон.

— Умер?

— Его убили. Из семидесятисемимиллиметровки.

— Где?

— В его комнате в санатории. Он жил в дальнем крыле, под самой крышей. Только к вечеру спохватились. Убит в своей постели.

— Убит! — проговорил Майа.

Чиркнула спичка, ночную мглу на секунду прорезал яркий огонек, и Майа успел разглядеть Пьерсона, который раскуривал потихоньку свою трубочку и аккуратно уминал табак концом карандаша.

— Вы еще не все знаете, — сказал Пьерсон, — а я вечером узнал от санитара подробности.

Александр круто повернулся к нему:

— Какие? Что тебе еще известно? Что ты еще нам собираешься рассказать? Вот уж действительно повсюду сует нос, вот уж чертов поп!

— Если угодно, я вообще могу ничего не рассказывать, — сказал Пьерсон.

И по его тону Майа догадался, что на этот раз Пьерсон обиделся на Александра.

— Да нет, — сказал он, подражая басовитому голосу Александра, — рассказывай, черт тебя побери, ну, рассказывай же!

Пьерсон снова помешал концом карандаша в своей трубочке.

— Ну, ладно, — сказал он, но по голосу его чувствовалось, что реплика Александра его сбила. — Говорят, что Сирилли был у себя в комнате не один. С ним была медицинская сестра. Их убили, когда они лежали в объятиях друг друга, причем не очень-то одетые.

Так как никакого отклика со стороны слушателей не последовало, Пьерсон заключил:

— Все-таки для семьи неприятно!

— Плевать нам на семьи, аббат! — яростно сказал Майа.

Наступило молчание, и Пьерсон поднялся с земли.

— Решительно, я нынче вечером не пользуюсь успехом.

Он круто повернулся.

— Пойду пройдусь перед сном.

Пробираясь между Александром и Майа, он кротким своим голоском бросил извинение и исчез во мраке. Они сидели молча, прислушиваясь к его удаляющимся шагам.

— Ты его обидел, — сказал Александр.

— А ты?

— Верно, и я тоже, а ты еще подбавил.

Но Майа даже не улыбнулся словам Александра.

— Э, черт! — сказал он, — Это в нем стародевическое нутро заговорило…

— Ну ладно, хватит.

— Для него это только пикантная история.

— С избытком хватит, — повторил Александр.

Майа замолчал. Дьери пошевелился в своем уголке.

— Давайте ложиться,

— Давайте, — сказал Александр. — Как я ни люблю слушать ваши рассказы, но сегодня через край хватили.

И он с размаху ударил Пино по плечу,

— Идем спать, а, Пиноккио?

— Не люблю, когда мою фамилию коверкают, — надменным тоном сказал Пино.

— Здрасьте пожалуйста! — сказал Александр. — Теперь уж и меня крыть начали.

Он воздел к небу руки.

— Но с чего это, дьявол, вас нынче разобрало!

— Ложимся? — сказал Дьери.

— Ложись и пропади пропадом. Надеюсь, моей помощи тебе не требуется? Или прикажешь постельку постелить?

— Да не психуй ты, — миролюбиво сказал Дьери.

— Черт! — выругался Александр. — Это я-то психую… Я психую?

— Во всяком случае, орешь как резаный.

— Я ору, я?

— Да нет, — сказал Майа, оборачиваясь к Дьери. — Ты же слышишь, он еле шепчет.

Все рассмеялись, и Майа присоединился к общему хохоту. Но, даже смеясь, он чувствовал, что какая-то часть его души безнадежно печальна.

Когда Дьери поднялся, его забинтованная рука выступила белым пятном. Все поднялись вслед за ним.

— Пойду пошатаюсь, — сказал Майа, — что-то спать неохота.

— Только смотри, будь осторожнее, когда вернешься, — сказал Александр. — Пино мы положим на пол в фургоне между двумя нижними койками. Будь осторожен, не наступи ему на голову.

— Да, — сказал Пино, — уж лучше промахнись.

* * *